Пленники Барсова ущелья - [127]

Вскоре было готово уютное гнездо из сухой травы, и в него положили ягненка. Мать, которая сначала была очень встревожена, наконец как будто все поняла и успокоилась. Она, кажется, была довольна: ведь теперь ее детенышу не грозили ни холод, ни враг…

— Сейчас, сестричка, я тебя чем-то таким угощу, чего ты никогда в жизни не ела. На, вымой хорошенько. — И Асо протянул Шушик тонкий, прозрачный бараний пузырь.

— Ну, вымою. А потом?

— Потом — это, мое дело.

Чернуха сначала очень неохотно позволила Асо подоить себя, но сосцы ее были полны молока, и, освобождаясь от него, она чувствовала приятное облегчение.

— Ты ничего ягненку не оставил.

— Это молозиво — первое молоко. Его много не дают ягненку, может заболеть, — объяснил пастушок, показывая девочке собранную в пузыре желтоватую тяжелую массу. — Погляди теперь, что я буду делать.

Асо крепко перевязал отверстие пузыря. Вышло что-то вроде мяча.

— А ну, откинь теперь золу и вырой под ней ямку.

Шушик быстро сделала и это.

Асо опустил в ямку пузырь с молоком и засыпал сверху горячей золой.

— Ой, — испугалась Шушик, — сгорит пузырь, и молоко прольется!

— Нет, оно уже как сыр затвердело, — улыбаясь, успокоил девочку Асо.

Некоторое время они сидели молча, глядя на огонь.

— Асо, который годок пошел твоей племяннице? — наконец заговорила Шушик. — Я вспомнила о ней, глядя на этого милого ягненочка…

— Адлаи?… Ей уже два года, — оживился Асо. Глаза его потеплели.

— Бегает за овцами с прутиком в руках и, наверное, спрашивает: «Где же наш Асо?» — сказала Шушик и пожалела: на глазах у мальчика показались слезы.

— Да, соскучился я по этому ягненку. Если бы ты знала, какая она смешная и веселая девочка! Хорошей дояркой станет.

«Хорошей дояркой станет»… Это высшая похвала в устах курда.

— Подойдет к матери: «Дайе,[42] смешай молоко с мацуном, покорми меня». Смешают, дадут. А она: «А теперь отдели мацун от молока, не хочу смешанное».

Шушик смеялась, показывая ряд белых зубов. Они снова замолчали. Потом девочка спросила:

— А почему это вы так назвали ее — Адлаи? У курдов, кажется, такого имени нет.

— Такого имени нет, — подтвердил Асо. — Это имя новое. «Адлаи» значит «мир». Сейчас многие курды на Алагезе называют так своих дочерей.

— Хорошее имя. Красивое, умное, — одобрила Шушик и поглядела на костер.

«Не пора ли?…» — хотела спросить она, но сдержалась. Неудобно… Не такая же она обжора, как Гагик.

Но Асо и без того понимал ее состояние: кто может спокойно усидеть у огня, зная, какое там готовится блюдо!

— А как вы попали в наше село, Асо? Я давно хотела тебя спросить.

— Мы бежали сюда с армянами со склонов Арарата. Мы — курды-езиды, но есть и курды-мусульмане. Турки подняли курдов-мусульман против армян, а наши деды вступились — мы ведь всегда с армянами по-братски жили. Ну, турецкие паши начали бить и армян, и нас. Вот мы вместе и убежали. Перешли Аракс, а тут нас русские войска под свою защиту взяли. Так мы спаслись от турецких ятаганов. Сам я, конечно, ничего этого не видел, мне обо всем рассказывал отец. Теперь наши курды побратались с армянами, живут в армянских деревнях, пастушат на фермах. К ним хорошо относятся.

— Асо, а ты учись по-армянски, — сказала Шушик. — Ты уже хорошо говоришь по-армянски, тебе нетрудно будет. А я, если хочешь, помогу тебе.

— А разве я не учусь? Я так хочу учиться! Только не останемся же мы тут навсегда. Где ты меня учить будешь?

— Я каждое воскресенье буду приходить со своим звеном на ферму — мы ведь не оставим шефства над телятами. В течение недели с тобой будет заниматься моя мать, а в воскресенье я приду, проверю твои уроки, задам новые. Ладно?

— Хорошо, я буду стараться, — сказал Асо и в знак покорности коснулся рукой правого глаза.

Мальчику хотелось сказать, что он очень, очень благодарен Шушик за ее теплое отношение, но он постеснялся.

— И я буду рада, — так же, как Асо, тронув рукой глаз, сказала Шушик и засмеялась. — Ну как, по-курдски вышло или по-армянски?

— По-курдски, — улыбнулся Асо.

Они умолкли. Ну, о чем еще могли бы они поговорить, нетерпеливо дожидаясь еды?

— А откуда отец привез твою мать? Ведь у нас в селе курдов нет, — снова нарушила молчание Шушик.

— Привез? — засмеялся Асо. — Он ее купил в одной из алагезских деревень. Дал двадцать овец и лошадь…[43]

Шушик удивленно раскрыла и без того большие глаза.

Асо помешал в костре, вынул из ямки, покрытой золой, обожженный и ставший коричневым пузырь.

— Ну, пожалуй, уже время.

— Да разве это можно есть? Одна зола, копоть! — поморщилась Шушик.

Асо добродушно улыбнулся:

— Не едят же в таком виде! Погоди, сейчас я приготовлю. Увидишь, что это самое чистое кушанье.

Он тщательно стер золу и кусочки углей, налипшие на пузырь, снял корку и разрезал пополам похожую на облупленное яйцо массу.

— Вот теперь посоли и ешь. Мы это называем «сулуг» и всегда готовим на пастбищах. Попробуй. Разве может быть что-нибудь вкуснее?

И верно, замечательным было это простое пастушье кушанье. Шушик охотно съела бы его все, без остатка, но не одна же она тут была.

— Что же ты, Асо? Ешь! — уговаривала она пастушка.

— Э, я столько этого ел. Весной мы каждый день делаем сулуг. Ешь, ешь сама.