Пленница гарема - [64]

— Минуло уже тринадцать лет. С тех пор утекло так много воды, — произнесла она. — Кажется, что пролетела целая жизнь.

Прошел час, пока мы достигли третьего холма и Старого Дворца. Когда мы подъезжали к высоким стенам, мне вдруг стало жаль всего, что мы оставили позади, и тревожно за то, что нам предстоит испытать.

— Я всегда останусь вашим должником, — сказал я Накшидиль.

— Ах, Тюльпан, не преувеличивай. Это всего лишь ожерелье.

— Я говорю не про ожерелье. Если бы не вы, меня могли отправить в это место еще двадцать лет назад. Если бы вы не упросили главного чернокожего евнуха, чтобы он позволил мне остаться в Топкапе, я бы все это время жил в Старом дворце.

— Мне даже страшно подумать, как бы я провела эти годы без тебя, — сказала она.

По велению главной управительницы Старого дворца Накшидиль выделили небольшую комнатку, а я получил угол еще меньших размеров. Вместо ковров тонкой работы и диванов с подушками, к каким мы привыкли в Топкапе, здесь нас ждали голые стены, с которых слезала краска, деревянные полы, треснувшие от времени, и комковатые матрасы, покрывавшие сломанные диваны. Если стенам, полам и мебели требовался срочный ремонт, то угрюмым обитателям этого места не хватало любви. Девственницы с печальными ликами, которым так никогда и не удалось познать мужчину, жены и наложницы усопших султанов, увядшие темнокожие рабыни, озлобленные евнухи сновали по коридорам, точно призраки.

Почти все обитатели были больны. У одних дергались глаза, дрожали губы, тряслись руки; у других урчали желудки, болели спины, руки и ноги третьих покрывали болячки. С наступлением зимы в комнатах дворца становилось холодно и сыро, поскольку на всех не хватало жаровен, а ночью слышался страшный кашель больных туберкулезом или воспалением легких. При режущем глаза дневном свете мы видели, как их исхудавшие тела уносят на носилках. От этих когда-то красивых людей остались одни скелеты.

Наш рацион ограничивался йогуртом, пловом и хлебом. Я думал о днях, проведенных вместе с Накшидиль у жаровни, когда мы медленно жевали пищу, шептались о новом султане Мустафе и вспоминали тот роковой день, когда свергли Селима.

— Только подумать, почти всех его умных советников убили, — сказала Накшидиль вскоре после нашего прибытия сюда, — а Селима и Махмуда не тронули. Хвала Господу. Это похоже на чудо.

— Верно, — добавил я. — Единственным уцелевшим реформатором оказался Алемдар, и лишь потому, что находился вдали от столицы.

Мустафа едва успел воцариться на троне, как пошли слухи, что он отменил все реформы, начатые Селимом. Армию нового порядка распустили, новую систему налогообложения отменили, земли, отнятые у богачей, вернули прежним владельцам, янычарам больше не мешали заниматься порочными делами и кумовством.

Радовали лишь слухи о том, что общественность испытывает неприязнь к новому султану. Мустафа даже не пытался договориться с русскими о снятии блокады на Балканах, чтобы обеспечить ввоз зерна, и город страдал от острой нехватки продовольствия. Однажды, когда султан ехал к мечети, а за ним следовала валиде-султана Айша, путь ему преградила толпа разъяренных женщин, возмущенных высокой ценой на хлеб.

Не было конца историям о том, что Мустафа слишком слаб, чтобы управлять теми людьми, которые посадили его на трон. Шла жестокая борьба внутри правящей элиты, военные разделились на фракции, улемы без конца спорили друг с другом. Мухаммед Раким, назначенный шейх-уль-исламом, и заместитель великого везира вместе плели заговор, чтобы убить великого везира. Вскоре после этого оба уже плели заговоры друг против друга. Образовавшаяся брешь во власти позволила янычарам взять все под свой контроль. Одни солдаты мародерствовали, грабили магазины и оскорбляли граждан, другие охотились на солдат Армии нового порядка, скрывавшихся за пределами столицы, и убивали их.

* * *

Когда мы уже больше года прожили в этом страшном аду, из Топкапы прибыл курьер с новостями. Была середина июля 1808 года, Старый дворец задыхался. Мы сидели в комнате Накшидиль, окна которой так покосились, что не открывались, кругом было полно мух, залетавших через открытую дверь. Сначала я подумал, что вспотевший курьер запинается от жары. Затем я понял, что он столь потрясен, что едва способен говорить.

— Махмуд… Селим… Махмуд… Селим, — запинаясь, повторял он снова и снова, Накшидиль начала заламывать руки.

— Что случилось? Что ты хочешь сказать? — резко спросил я. Только после этого он рассказал, что произошло.

— Создали тайный комитет, чтобы свергнуть Мустафу и вернуть Селима на трон, — рассказывал он. — Во главе этого заговора стоял Алемдар. В начале июля он двинулся со своими войсками численностью десять тысяч человек из Эдирне[84] к Стамбулу, заявив, что идет на помощь Мустафе. Но его подлинной целью было спасти Селима.

— Как же он собирался это сделать? — спросил я, отмахиваясь от мух.

— Вскоре после прибытия в столицу он приказал своим солдатам окружить городские стены, а сам попытался встретиться с султаном. Он хотел сообщить Мустафе, что порядок можно восстановить лишь после того, как тот отречется от власти.