Пленница гарема - [57]

В довершение всего в августе 1798 года принцу Махмуду исполнилось тринадцать лет и, согласно правилам Топкапы, его через несколько месяцев забрали из детской комнаты и доставили в дворцовое медресе[75], которой ведали улемы. Он жил в Клетке принцев вместе с братом Мустафой и официально готовился под опекой шейх-уль-ислама и религиозной верхушки к тому, чтобы взойти на трон султана и стать халифом исламского мира.

Раньше большие сияющие глаза Махмуда и его жажда знаний поднимали Накшидиль настроение. Но теперь ему голову забивали догмами ислама. В Клетке принцев улемы следили за тем, чтобы исламская традиция отражалась в чередовании сине-белых шестиугольных плиток с геометрическими узорами, испещренными узлами молитвенными ковриками, мелкой картой Мекки и деревянными потолками с позолоченными надписями из Корана. В уроки, которые вели исключительно имамы, входило все, включая каллиграфию, музыку, религию и закон. Все беспрекословно подчинялось исламу.

— Как они могли забрать Махмуда! — жаловалась Накшидиль. — Они нарочно держат его вдали от меня.

— Мы все живем по капризу султана, — ответил я. — Войти в эту Клетку — большая честь. По крайней мере, благодаря вмешательству Селима она перестала считаться островом жестокого одиночества, как это было в прошлом, а превратилась скорее в удобную берлогу. Только представьте! Однажды Махмуд станет султаном.

— Пока Айша поблизости, его будущее неясно, — ответила она. — А если случится так, что Мустафа окажется на престоле, то нам с Махмудом конец.

— Я так не думаю. Даже если Мустафа станет султаном и, да простит меня Бог, пусть Селим живет и правит до тех пор, пока его внук не поседеет, этот мальчик столь бестолков, что на троне долго не продержится.

Но никакие мои слова, видно, не могли успокоить ее.

— А как же мои рабыни? — спросила она. — Как я буду жить без них?

— Я все еще останусь здесь и сделаю все, чтобы вам было хорошо. Вам покажется, что у вас есть сотня рабынь. Как бы то ни было, — добавил я, — лучше оставаться здесь, чем находиться во Дворце слез.

— Наверное, это правда. Но разве султан не знает, что мое сердце болит за него?

— Он это прекрасно знает, — ответил я. — Как сказал главный чернокожий евнух, его злит все, что напоминает ему о делах французов в Египте. Однако султан пошел на риск и позволил вам остаться в Топкапе. Я уверен, что через некоторое время его гнев пройдет. Он успокоится и возьмется за ум. Не сомневаюсь, все это скоро закончится.

Но откуда мне было знать, что Мухаммед Али, губернатор Египта, воспользуется создавшимся положением, чтобы объявить независимость от султана? Снова возникли трения с Россией. Селим подписал новый союз с царем, но не успели на бумаге высохнуть чернила, как русские стали вмешиваться в дела Греции, Анатолии, Болгарии, подстрекая губернаторов этих провинций также объявить независимость. В каждой неприятности улемы винили султана и его связи с неверными.

16

Увидев Махмуда в дверях своей комнаты, Накшидиль расплакалась от радости.

— Ah, mon chéri! — воскликнула она, забыв на мгновение, что все французское находится под запретом. Она обняла мальчика, расцеловала и провела его в комнату.

— Надиль, прошу тебя, — взмолился он, приложив палец к губам. — Не говори со мной на французском языке, иначе нас обоих ждет беда.

— Но никто нас не услышит, мой лев. Здесь только Тюльпан.

— Никогда не знаешь, что может случиться, — сказал он, кивнув мне в знак приветствия. — Если кто-то случайно узнает, нас жестоко накажут.

— Прости меня. Я так рада, что ты здесь, — говорила Накшидиль. — Но как тебе удалось прийти ко мне?

— Миновало уже шесть месяцев после того, как я ушел отсюда в Клетку. Я сказал имамам, что ты заболела и мне надо проведать тебя.

— Как они с тобой обращаются? — Она суетилась, доставая тарелки с фруктами и цукатами.

— У меня дела идут неплохо. Но я знаю, что для тебя наступили трудные времена. И для меня тоже. Имамы воспользовались гневом султана на Францию для укрепления собственного положения.

Накшидиль кивнула и придвинула к нему тарелку с едой.

— Ты ведь знаешь, — продолжил Махмуд, проглатывая кусок халвы, — что Селим заменил шейх-уль-ислама более консервативным человеком. Он надеется, что если на высшей религиозной должности окажется реакционер, то недовольство янычар Армией нового порядка пройдет, и они будут готовы воевать. — Голос мальчика прерывался, пока он говорил, и я понял, что виной тому не волнение, а то, что он становится взрослым.

— Даже до того, как грянули нынешние беды, священнослужители выступали против Запада, — сказала Накшидиль. — Я всегда старалась не обращать на них внимания.

— Да, но теперь они совсем распоясались. На них нельзя не обращать внимания. Они изливают свою злобу и каждый день твердят мне, что Запад порочен, что Запад продажен, что Запад воплощение дьявола. Прости меня, но они утверждают, что женщины неверных занимаются проституцией, показывают свои тела и лица всем мужчинам. Они говорят, что мужчины неверных пьют спиртное, пускают деньги на азартные игры и молятся ложным богам. Они издеваются над теми, кто на Западе полагается не на веру, а философию, и называют их неверующими, которым неведомы пути Аллаха. Когда я прибыл туда, они выхватили у меня французские книги и изодрали их в клочья.