Пленница гарема - [54]

Душа Селима успокоилась, и у него появилось больше времени для поэзии, музыки и Накшидиль.

— Мой султан, светоч мира, вы не знаете, как мне вас не хватало, как наша разлука печалила меня, — сказала она, когда оба наконец оказались вместе.

— Что он ответил? — спросил я, увидев ее на следующий день.

— Он ответил так: «Только тот, кто знает, что такое настоящая любовь, понимает радости и горести жизни».

— А, — протянул я. — Ибо любовь и сладка, и горька.

— Тюльпан, откуда ты знаешь, что он сказал?

— Селим цитировал слова одного поэта восемнадцатого века, — ответил я.

Двенадцать месяцев жизнь шла так гладко, что султан велел устроить праздник тюльпанов. Последний раз такой праздник состоялся при султане Ахмеде III, который, как это ни печально, оказался низвергнут за свою расточительность. Но Селиму было что праздновать. В свете полной апрельской луны он восседал на троне в садовом павильоне, а гости собрались в павильонах для зрителей. После долгих уговоров Миришах согласилась покинуть свой дворец на Босфоре и прийти к нам. Она сидела рядом с султаном в скрытом решеткой флигеле. Вместе с сестрами султана и женщинами, сидевшими у ее ног, Миришах пила кофе из усыпанной бриллиантами чашки и ела сладости, пока природа давала незабываемое представление.

Тюльпаны всех размеров и цветов распустились в вазах, стоявших в саду на полках разной высоты. Факелы, наполненные цветной водой, озаряли небо, канарейки и соловьи пели сладкие песни. Кругом ползали черепахи с горевшими факелами на спинах. Повсюду были тысячи тюльпанов. Гости пировали, а рабыни танцевали. «Будем смеяться, будем играть и наслаждаться прелестями жизни», — писал поэт Недим[71], и мы как раз этим и занимались.

— Как все хорошо, когда нет Айши, — прошептала Накшидиль, и я радостно кивнул в знак согласия.

Когда Накшидиль бывала рядом, Селим подыгрывал ее скрипке и громко читал стихи. Снова он повез ее кататься по Босфору на лодке. Когда они остались наедине, если не считать прислуживавших евнухов, султан высказал свое удовлетворение новым русским царем и доверительно сообщил, что прибывает еще одна группа французских военных, чтобы помочь ему усовершенствовать армию. Его расстроило лишь то, что один блестящий офицер, вызвавшийся приехать, не смог этого сделать. Тем не менее этот человек, генерал Бонапарт, хорошо относился к туркам.

— Вы сказали, что его зовут Бонапарт? — спросила Накшидиль, пораженная тем, что услышала это имя.

— Да, — ответил он. — Но почему ты спрашиваешь? Это имя тебе о ком-то напомнило?

Накшидиль боролась с соблазном рассказать Селиму, что ее кузина Роза собирается выйти замуж за этого человека, но она сдержалась, а позднее, когда она просила у меня совета, как поступить, я велел ей не говорить ни слова.

— Только представьте, если бы он обнаружил, что вы из дворца тайком отправляете письма! Многие девушки в прошлом думали, что завоевали благосклонность султана, но потом обнаруживали, что стоит сделать один неверный шаг, и им грозит изгнание или смерть. Молчите об этом, — предупреждал я. — Он в восторге оттого, что вы француженка. А пока этот Бонапарт командует армией, дела пойдут лишь к лучшему.

Как я ошибался!

15

Первые симптомы, предвещавшие ухудшение дел, появились в марте 1798 года, когда Совет узнал, что Бонапарта произвели в адмиралы Востока. К чему тут Восток, удивлялись министры, раз его войска сражаются в Европе? Вскоре поступили донесения, что его армия села на корабли, отплывшие в восточном направлении. Султан потребовал встречи с французским послом. Ее назначили на следующей неделе в день выдачи жалованья янычарам, представлявшим собой внушительное зрелище. Этот день выбрали, дабы произвести на иностранных послов впечатление размерами и мощью особого войска султана. Как всегда, рассчитывали на чисто внешнее впечатление. Главный чернокожий евнух просил меня сопроводить его на заседание Дивана.

В Айя-Софии прошли молитвы, после чего устроили величественную процессию. Мы проехали через Первый двор и мимо Фонтана палача, добрались до Второго двора и желтого здания для заседаний Совета, у которого нас ждали десятки юных пажей, а тысячи янычар в желтых тюрбанах выстроились вдоль двадцати двух мраморных колонн. Головы главного белокожего евнуха, главного чернокожего евнуха, главы адмиралтейства и главы казначейства венчали тюрбаны разной высоты, подчеркивавшие их ранг; все, облаченные в зеленые атласные платья с соболиной отделкой, вошли в богато украшенный Зал Совета и заняли свои места на шелковом диване, тянувшемся вдоль всей задней стены. Затем в сопровождении сотен солдат прибыл великий везир Ибрагим-паша. На его высоком белом тюрбане красовались золотые полоски, белое одеяние из атласа было отделано соболем, а шея и грудь — увешаны бриллиантами и жемчугами. Он поднялся по мраморным ступеням. У входа в Диван главный водонос поклонился ему и пробормотал:

— О, ваше превосходительство, соблаговолите войти.

Все встали, приветствуя великого везира. Оставив солдат снаружи, Ибрагим-паша обратился к своим министрам.

— Да будет сегодняшнее утро для вас благоприятным, — произнес он и занял свое место в центре дивана. Шейх-уль-ислам