Плененные страстью - [65]

Шрифт
Интервал

– Не глупи. Я отнесу тебя. – Годрик одной рукой взял ее за спину, другую опустил под колено и поднял ее. Пенелопа, тихо скуля, следовала за ними по пятам. Эштон и Седрик стояли впереди у ворот сада, открыв дверь в поместье.

– Ваша светлость! Что случилось? – Симкинс подошел к ним; казалось, на его лице морщин стало еще больше.

– Эмили подвернула ногу. Попроси принести в мою спальню ужин на двоих. Не хочу, чтобы ей стало хуже.

Дворецкий перевел взгляд с нее на Годрика и сказал:

– Конечно, ваша светлость.

Затем удалился.

– Что тут происходит? – прозвучали знакомые голоса у лестницы.

Оказалось, Чарльз и Люсьен вернулись из Лондона.

– Когда вы приехали? – спросил Эштон.

– Полчаса назад. Симкинс сказал, вы на охоте. – Люсьен озабоченно посмотрел на Эмили.

– Странный фазан у тебя здесь, Годрик. Ты подстрелил ее в ногу? – Увы, Чарльз был таким же дерзким, как всегда.

– Это вряд ли. Я споткнулась о камень, когда мы возвращались к саду.

– Болит? – спросил Люсьен.

Седрик поднял Пенелопу, обнюхивавшую ботинки Чарльза.

– Может, она вывихнула ногу.

Годрик не обратил внимания на их разговор и понес Эмили вверх по лестнице. Положив девушку на свою кровать, герцог развязал веревку, висевшую у него на поясе, но не освободил Эмили. Он взял свободный конец веревки и привязал замысловатым узлом к ножке кровати.

– Годрик, скажи честно, разве это так необходимо?

Мужчина, приподняв ее подбородок, поцеловал в губы.

– Еще нет десяти часов, и я не хочу давать тебе возможность. Я скоро вернусь. – Он снова поцеловал ее долгим поцелуем, дразня языком, пока наконец-то не оставил Эмили одну.

Она потерла лодыжку и, превозмогая боль, несколько раз медленно повернула ее в разные стороны. В детстве Эмили часто подворачивала ногу. Боль никогда не длилась долго. Напряжение уже начало спадать.

Годрик поступил умно, что ограничил ее передвижение, но глупо было полагать, будто она бессильна. Эмили изучила веревку на талии. Там было много узлов, которые она смогла бы в итоге развязать. Повозившись несколько минут с первым, она ослабила его, но, услышав звук шагов за дверью, положила руки на колени. Годрик, Симкинс и Либба занесли два подноса с едой, бутылку вина и пару бокалов. Служанка заговорщически подмигнула Эмили и вышла с Симкинсом.

Герцог придвинул один из подносов ближе к Эмили, указывая на тарелки, а сам развязал узел у нее на талии. Она предположила, что теперь он вернулся для того, чтобы самому присматривать за ней.

– Заячий суп, пудинг из жаворонка и, – усмехнулся он, указывая на небольшую вазу с серебряной крышкой, – имбирное мороженое.

– Мороженое? – У Эмили заурчал живот.

Мороженое было деликатесом, который могли себе позволить только те, у кого имелось льдохранилище.

Годрик улыбнулся.

– Наверное, мне следовало раньше с помощью мороженого подкупить тебя, чтобы ты была хорошей пленницей…

Эмили протянула руку к маленькой вазе, ей не терпелось ощутить, как холодное лакомство тает у нее во рту. Годрик похлопал ее по руке.

– Сначала ты должна съесть другую еду. Симкинс мне голову снесет, если узнает, что ты уговорила меня дать тебе сперва десерт.

– Правда? – Она не могла себе этого представить.

– Ну нет, он просто посмотрит на меня с разочарованием, что даже хуже.

– А тебя можно уговорить мороженым? – На ее лице при этом намеке появилась легкая улыбка.

Он усмехнулся в ответ, и внутри у нее стало теплее.

– Ты бы удивилась.

Годрик протянул ей нож, вилку и ложку. Эмили с сожалением улыбнулась, а он пошел и запер дверь спальни, закрыв их вдвоем.

– Мне что, кушать здесь, на твоей кровати?

– Мы вместе будем есть на моей кровати, – поправил он ее и сел рядом.

– Но…

Это было слишком хорошо, слишком мило, считать, будто он хотел разделить обед наедине с ней. Эмили отодвинулась от мужчины, зная, что, если он прикоснется к ней, она потеряет над собой и без того слабый контроль. В глубине души ей хотелось сбросить еду с кровати и вместо этого попробовать на вкус его. Но разум знал, что каждая секунда, проведенная с ним, на шаг приближает ее к тому, что она утратит свое сердце.

– Кушай, моя дорогая, иначе не получишь мороженого.

Эмили, вздохнув, принялась за суп, а затем пудинг.

Годрик ел рядом с ней, в комнате воцарилась приятная тишина. Ощущалась какая-то радость от того, что он был так близко, просто присутствовал рядом.

– Как твоя лодыжка? – Герцог опустил свой поднос на пол и потянулся к ее ноге. Он поднял юбки Эмили выше колена.

По спине девушки пробежала дрожь.

– Уже намного лучше. Думаю, скоро пройдет. Я часто так травмировалась в детстве. Никогда не могла долго усидеть на месте. Мама говорила, я была та еще сорвиголова. Именно поэтому она начала учить меня языкам. – Эмили оперлась на подушки, расправила плечи и расслабилась. Воспоминания детства развернулись будто яркие разноцветные флаги на ветру.

Годрик водил рукой по ее ноге, пока она рассказывала. Девушка понимала – ей должно быть стыдно за то, что она позволяет ему трогать себя, но они уже так много сделали вместе, что она не могла противостоять такому простому милому прикосновению.

– Учеба была единственным способом усмирить меня. Мы часами засиживались в библиотеке, читая рассказы на разных языках. Она была требовательной, но награждала меня, когда я делала успехи. – Эмили улыбнулась. То, что мама хотя бы ненадолго могла уговорить ее оставить игры во дворе и почитать, было чудом. – Мы часто прятались от папы, когда он приходил позвать нас на ланч. Не забуду, как мы спрятались под столом у двери и выскользнули в нее у него за спиной. Он пришел в столовую и обнаружил, что мы уже едим. Не думаю, будто когда-нибудь он узнал, как мы это сделали. Мама была такой умной. – Эмили смахнула слезу.


Рекомендуем почитать
В другой раз повезет!

Насколько сложно было получить развод в США накануне Второй мировой войны? Практически невозможно! Единственным штатом, где можно было развестись, была Невада – и женщины со всей страны стекались в городок Рино, «мировую столицу разводов», чтобы освободиться от уз изжившего себя брака. Ожидать решения приходилось шесть недель, и в это время женщины проживали на ранчо «Скачок в будущее». Миллионерша Нина, живущая всегда на полную катушку, и трогательная Эмили, решившая уйти от своего изменника-мужа, знакомятся на ранчо с Вардом, молодым человеком, бросившим Йель.


Про Лису (Сборник)

Безо всякого преувеличения это наш любимый сборник рассказов. И его герои вошли в нашу жизнь, по всей видимости, уже навсегда. Лиса и Пианист. Певица и ее аккомпаниатор. История их дружбы и их любви. Их войны и их жизни. Их разочарований и их надежд. Здесь есть элементы биографий реальных людей… слишком известных, чтобы их называть. Но почему бы не рассказать о них? Почему бы не вспомнить?  Итак….Кафе «Томный енот», которого сейчас, конечно, на Монмартре уже не найдешь, на его месте давным-давно красуется… другое кафе с другим названием, называлось так не случайно.


Кольцо

Кто-то скажет, что такой истории не могло быть, что это выдумка, фантазия, анекдот. Но я скажу, что в нашей многогранной жизни бывает всякое… Шурочке Филипповой судьба преподнесла ценный подарок, и она сумела им в полной мере воспользоваться.


Фехтовальщица

В попытке отстоять право на оружие в своих руках российская фехтовальщица Женька Шмелева соглашается на необычный поединок. Основные события романа разворачиваются во Франции времен правления Людовика Тринадцатого. Героиня уверена в своей будущей победе, но в силу возраста еще не может знать, к чему может привести ее "неженский дар" в хитросплетениях сюжета из "мушкетерской" эпохи.


Наследница трех клинков

XVIII век. Курляндия. В поместье Карла фон Гаккельна, недалеко от Митавы, обнаружен труп молодой девушки. Одновременно в поместье появляется племянница фон Гаккельна — Эрика. Она просит дядю помочь ей срочно добраться до российской столицы. Вдобавок неожиданно в дом врывается старый знакомый фон Гаккельна, Михаил Нечаев. Он ищет некую сумасшедшую девицу, которая была похищена при рождении у одной знатной петербуржской дамы. Местонахождение девицы недавно выяснилось за большие деньги, и дама требует доставить дочку к себе.


Лили Марлен. Пьесы для чтения

"Современная отечественная драматургия предстает особой формой «новой искренности», говорением-внутри-себя-и-только-о-себе; любая метафора оборачивается здесь внутрь, но не вовне субъекта. При всех удачах этого направления, оно очень ограничено. Редчайшее исключение на этом фоне – пьесы Константина Поповского, насыщенные интеллектуальной рефлексией, отсылающие к культурной памяти, построенные на парадоксе и притче, связанные с центральными архетипами мирового наследия". Данила Давыдов, литературовед, редактор, литературный критик.