Плен - [10]
В нос ударило жуткое зловоние. Полутемный проход по середине, по обеим сторонам от прохода – двухэтажные нары. Найдя свободное место на нижнем этаже нар, втолкнули меня туда.
Сосед, лежащий слева от меня бормотал что-то в забытьи, не отвечая на мои вопросы. Сосед справа охотно ответил и ввел в курс дела.
Лагерь считается лазаретом, в него свозят раненых. Город, в котором он находится - Холм, поляки называют его Хелм. Кормежка отвратительная, тот же, что и везде - немецкий паек: 240-250 грамм хлеба и жидкая баланда раз в сутки. В конце барака за перегородкой с дверью, на которой написано «Arzt», перевязочная. Но перевязочных материалов нет, делают перевязку только в обмен на пайку хлеба. Поэтому в бараке такая вонь - гниют запущенные раны.
Получил порцию баланды, вонючей, жиденькой, сваренной из той же брюквы, правда, попалось волоконце от мяса.
Настала ночь. Сосед слева, явно находясь в горячке, что-то шептал, бормотал, называя чьи-то имена. К утру затих. Оказалось - умер. Сосед справа сказал: «Не говори никому пока. Если не заметят - получим за него хлеб и баланду, разделим.» Так и поступили. После «обеда» закричали санитарам и они вытащили его наружу.
На следующий день после раздачи хлеба я со своей пайкой дополз до перегородки перевязочной, постучал туда. Дверь открылась и молодой парень в немецком кителе с красными петлицами, на которых нарисовано Arzt (врач), увидев в моих руках хлеб, впустил меня внутрь своего закутка, как должное, взял хлеб и, положив его в шкафчик, стал готовиться к перевязке. Налил в миску желтоватого раствора реваноля и, сопровождая свою работу расспросами о том, где попал, где служил, умело сделал мне перевязку. Сказал: приходить не ранее, чем через три дня - нет перевязочных материалов.
Настали дни мучительного ожидания неизвестного конца. Тянулись невероятно медленно, точками отсчета времени были раздача хлеба, так называемого чая и баланды.
В бараке не было умывальника, а выходить наружу я еще был не в состоянии. Угнетало состояние немытого тела, рана нестерпимо зудела: в ней завелись черви. Сосед успокаивал: это хорошо, с червями быстрее заживает.
В окошко на противоположной стороне барака виден кусочек неба, колючая проволока, вдоль которой прохаживается часовой в каске с винтовкой за плечами.
В бараке ежедневно умирают, мертвецов не спешат уносить (соседи долго скрывают мертвых, получая за них хлеб и баланду).
Иногда в бараке появлялись «купцы», предлагавшие за кусок чего-либо съестного купить или обменять что-нибудь из одежды. Измученный голодом, усиленным необходимостью покупать перевязку за пайку хлеба, я соблазнился видом куска вареного мяса и отдал свою гимнастерку, еще сохранявшую приличный вид, в обмен на драную грязную рубашку. Сосед пристал: «дай откусить!». Не смог ему отказать, и он отхватил приличный кусок. Кажется, что до сих пор помню, какой вкус был у этого мяса.
Дни тянулись один за другим, не могу определить, сколько это продолжалось. Наконец, меня и еще несколько человек вызвали для переправки в другой лагерь. Не знаю, чем руководствовались начальники нашего барака. Возможно потому, что я был менее других истощен. От природы тщедушный, я меньше других страдал от голода.
Hohenstein.
На этот раз нас погрузили в сани, запряженные лошадьми, которыми правил штатский («цивильный») молодой поляк, очевидно мобилизованный для выполнения этой работы. Мы, не спеша в сопровождении пеших конвоиров ехали по улицам городка, на глазах у стоявших вдоль обочин людей. Часто кто-нибудь из них подбегал к саням и совал нам в руки то кусок хлеба, то яблоко, то вареную картофелину. Немцы, охранявшие нас, незлобиво покрикивали на них, но больше для вида.
Привезли на станцию и погрузили в вагоны, дно которых было устлано толстым слоем соломы. Вскоре нас опять куда-то повезли. Ехали долго, два или три дня, страдая от жажды и голода: раза два выдали по сухарю и по черпаку баланды. Наконец, поезд остановился, раздвинулись двери вагона: прямо перед ними оказалось здание станции с надписью «Allenstein».
Подали к вагонам запряженные лошадьми повозки, погрузили, нас и мы двинулись к новому месту обитания. Уже во всю пахло весной, снега почти не было, на проталинах зеленела травка. Проехали аккуратный немецкий городок одно- и двухэтажных домиков с палисадниками, с высокими черепичными крышами. Издали он казался нагромождением спичечных коробков. Показался лагерь: ряды колючей проволоки, ворота, за ними ряды полуземлянок-полубараков, огражденных каждый в своей зоне. Сначала нас привезли к бане - кирпичному одноэтажному бараку с высокой дымящей трубой. Разделись, связали в узлы свою одежду, прикрепив к ней бирку с номером, сдали узлы пленным итальянцам, ожидавшим их за деревянным барьером. Немецкий ефрейтор, командовавший «банным процессом», выдал каждому по куску странного глиноподобного материала, заменяющего мыло. При соприкосновении с водой он покрывался похожей на пену слизью, так что им можно было соскрести с давно не мытого тела накопившуюся грязь.
Дмитрий Борисович Ломоносов в свои почтенные 87 лет известен интернет-сообществу как, пожалуй, самый пожилой российский пользователь Интернета и блогер. Несмотря на современный образ жизни, главным событием в ней для Д. Б. Ломоносова остается далекая война, от начала которой минуло уже 70 лет. Память о ней долгие годы не давала покоя ветерану, и он изложил свои воспоминания на страницах этой книги. Репрессированные родители, сын «врагов народа», короткая юность, прерванная войной, нелегкий солдатский труд в кавалерийской части, скитания в плену, едва не окончившиеся смертью от истощения в самые последние дни войны, и, наконец, послевоенное клеймо бывшего военнопленного.
Имя Константина Сергеевича Станиславского (1863–1938), реформатора мирового театра и создателя знаменитой актерской системы, ярко сияет на театральном небосклоне уже больше века. Ему, выходцу из богатого купеческого рода, удалось воплотить в жизнь свою мечту о новом театре вопреки непониманию родственников, сложностям в отношениях с коллегами, превратностям российской истории XX века. Созданный им МХАТ стал главным театром страны, а самого Станиславского еще при жизни объявили безусловным авторитетом, превратив его живую, постоянно развивающуюся систему в набор застывших догм.
Один из самых преуспевающих предпринимателей Японии — Казуо Инамори делится в книге своими философскими воззрениями, следуя которым он живет и работает уже более трех десятилетий. Эта замечательная книга вселяет веру в бесконечные возможности человека. Она наполнена мудростью, помогающей преодолевать невзгоды и превращать мечты в реальность. Книга рассчитана на широкий круг читателей.
Один из величайших ученых XX века Николай Вавилов мечтал покончить с голодом в мире, но в 1943 г. сам умер от голода в саратовской тюрьме. Пионер отечественной генетики, неутомимый и неунывающий охотник за растениями, стал жертвой идеологизации сталинской науки. Не пасовавший ни перед научными трудностями, ни перед сложнейшими экспедициями в самые дикие уголки Земли, Николай Вавилов не смог ничего противопоставить напору циничного демагога- конъюнктурщика Трофима Лысенко. Чистка генетиков отбросила отечественную науку на целое поколение назад и нанесла стране огромный вред. Воссоздавая историю того, как величайшая гуманитарная миссия привела Николая Вавилова к голодной смерти, Питер Прингл опирался на недавно открытые архивные документы, личную и официальную переписку, яркие отчеты об экспедициях, ранее не публиковавшиеся семейные письма и дневники, а также воспоминания очевидцев.
Биография Джоан Роулинг, написанная итальянской исследовательницей ее жизни и творчества Мариной Ленти. Роулинг никогда не соглашалась на выпуск официальной биографии, поэтому и на родине писательницы их опубликовано немного. Вся информация почерпнута автором из заявлений, которые делала в средствах массовой информации в течение последних двадцати трех лет сама Роулинг либо те, кто с ней связан, а также из новостных публикаций про писательницу с тех пор, как она стала мировой знаменитостью. В книге есть одна выразительная особенность.
Имя банкирского дома Ротшильдов сегодня известно каждому. О Ротшильдах слагались легенды и ходили самые невероятные слухи, их изображали на карикатурах в виде пауков, опутавших земной шар. Люди, объединенные этой фамилией, до сих пор олицетворяют жизненный успех. В чем же секрет этого успеха? О становлении банкирского дома Ротшильдов и их продвижении к власти и могуществу рассказывает израильский историк, журналист Атекс Фрид, автор многочисленных научно-популярных статей.
Многогранная дипломатическая деятельность Назира Тюрякулова — полпреда СССР в Королевстве Саудовская Аравия в 1928–1936 годах — оставалась долгие годы малоизвестной для широкой общественности. Книга доктора политических наук Т. А. Мансурова на основе богатого историко-документального материала раскрывает многие интересные факты борьбы Советского Союза за укрепление своих позиций на Аравийском полуострове в 20-30-е годы XX столетия и яркую роль в ней советского полпреда Тюрякулова — талантливого государственного деятеля, публициста и дипломата, вся жизнь которого была посвящена благородному служению своему народу. Автор на протяжении многих лет подробно изучал деятельность Назира Тюрякулова, используя документы Архива внешней политики РФ и других центральных архивов в Москве.