Плен - [9]

Из школы отпустили раньше, на целых два урока. Он обожал, когда такое случалось: мачеха все равно ждала его вовремя и не могла узнать, когда заканчиваются уроки – все одноклассники жили в другой стороне, а значит, можно было аккуратно погулять где-то, где нельзя. Это были не простые возвращения из школы, походы по ее поручениям в дальний магазин или на почту, это было совсем другое. Он знал, что если она узнает, то накажет его как-нибудь сильно, поставит в угол или не даст еды, и от этого нарушать было опаснее.

Он сделал вид, будто идет к дому, он шел неспешно, пока все его одноклассники не разошлись, а потом долго завязывал шнурок на перекрестке и, когда вокруг уже точно никого не оказалось, нырнул в кусты. Ну мало ли, вдруг он решил пописать. В кустах пахло мокрым и затхлым, валялись бутылки и продираться через ветки было трудно – отодвигать их не получалось, они все равно отгибались обратно и били по лицу. Поэтому пришлось закрыть голову руками и идти напролом (теперь тут совсем непролазный бурелом, поэтому пришлось обойти).

С другой стороны кустов, там, где он никогда еще не был, обнаружилась странная улица – крайняя – на ней был только один ряд домов и густые заросли вместо второго. Похоже, ездили по ней редко, потому что дорога была совсем уж кривая и поросшая травой. Он пошел вперед, дальше от дома, и часто оборачивался, хотя уже придумал, что скажет, если его поймают, – зашел в кусты пописать, случайно задумался и вышел с другой стороны, а потом заблудился. Дома на этой улице оказались совсем старыми и дряхлыми (некоторых теперь и вовсе нет), кроме одного, выстроенного из серого шлакоблока и еще не облицованного. Около дома был насыпан песок, а у дороги – куча гравия – видимо, хозяин дома и дорогу решил себе сделать сам (дом уже заметно обветшал).

Песок на ощупь был совсем мелким и желтым. Когда он пнул кучу, от нее осыпалась часть и как лавина сползла вниз. А на месте пинка образовалась вогнутая вмятина, как козырек, – и было странно, почему этот козырек не обвалился тоже, песчинкам ведь не за что было держаться. Когда он попытался проверить, насколько прочен козырек, он вдруг услышал голос и испугался, что его поймали:

– Низя рассыплять!

За кучей в траве на старом половике сидела девочка. Рядом с ней лежали куклы и алюминиевая кукольная посудка.

Наверное, в школу девочка еще не ходила, потому что была в носках и сандаликах – а так ходили только в детском саду, одноклассницы уже давно носили колготки и туфельки. Кроме того, она была дома, а третий урок только закончился, она бы не успела вернуться из школы, переодеться и выйти поиграть перед домом. Девочка была в светлом платьице, а волосы у нее были заплетены в тугие черные косички, отливавшие на солнце, как крылья у жука.

– Хочешь котенка погладить? – спросила она.

У нее действительно был котенок. Вадим хотел подойти, но боялся, что его отругают за песчаную кучу, и так и стоял. Девочка пожала плечами и начала играть с котенком сама. Она заваливала его на спину и теребила ему живот, отчего котенок кусался и отбивался лапами.

– Ему же больно, – сказал Вадим, но девочка только отмахнулась.

– Нет, он так играет.

Он пожал плечами и пошел дальше по дороге. Но на всей улице больше ничего не происходило, и очень захотелось вернуться к девочке. Посмотреть котенка, кукол и ее странные блестящие косички. Но если вернуться сейчас, то девочка подумает, что он сбежал из школы и болтается просто так, поэтому он остановился и досчитал до шестидесяти четыре раза. Сверился с часами – опять посчитал быстрее, чем следовало. Но все равно, это было уже долго, и можно было возвращаться.

– А ты куда ходил? – спросила девочка так, будто они уже давно знакомы.

– К однокласснику, – наврал он, и привычный холодок прокатился внутри. Какой одноклассник? Она же тут живет и знает, что никаких одноклассников на этой улице нет.

– А, я его видела! – сказала девочка. – У него волосы белые, да?

Он кивнул и обрадовался, что тут нашелся какой-то мальчик и девочка не знает, что он врет. Он подошел и присел рядом.

Среди посудки был даже маленький чайничек с черным шариком на крышечке, а одна из сваленных в кучу кукол была в носочках и резиновых туфельках. Одна туфелька снялась и валялась рядом в траве, но девочка этого не замечала. Его вообще удивило, что у девочки было столько игрушек, и таких хороших, а она с ними так плохо обращалась. Он все время смотрел на туфельку в траве и думал, что это несправедливо – она даже не играет в эти игрушки и сейчас потеряет такую хорошую туфельку. И, наверное, ее даже ругать за это не будут, потому что когда у детей столько игрушек, то их никогда не ругают – родителям некогда проверять каждую вещь. И даже если она сейчас оторвет кукле ногу и саму куклу закопает в золу на помойке, этого тоже никто не заметит. Ему очень захотелось забрать туфельку себе и положить на чердаке. Зачем – он не знал, потому что надевать ее будет не на что, если ее забирать, то только вместе с кукольной ногой. Но кукольная нога была ему совсем не нужна.

Сидеть было неудобно – затекали ноги, но опуститься на колени он не мог, запачкались бы брюки, а садиться на половик было странно – получилось бы, что они вместе вышли играть сюда, и девочка могла не разрешить, поэтому он терпел. А девочка, казалось, совсем не обращает на него внимания, она разговаривала с котенком.