Племянница словаря. Писатели о писательстве - [9]

* * *

У Гоголя с самого детства было специфическое чувство юмора, и все забавные ситуации он в основном инициировал сам. Так, как-то раз он ехал из Москвы в Петербург. По дороге ему и его товарищу предложили купить пряники. Гоголь с самым серьезным видом начал доказывать продавцу, что у него не пряники, а мыло. На вид мыло, пахнут мылом, а мыло, вообще-то, дороже пряников! Продавец держался долго, но потом рассердился. И, возможно, даже засомневался в своем рассудке – Гоголь говорил ну очень убедительно.

* * *

Как-то французский романист Ги де Мопассан, известный, кроме литературы, в основном своей неуемной похотью, выпросил у знакомого доктора только что ампутированную человеческую ногу. Эту ногу он потом показал гостям, сказав, что велит сейчас пожарить мяса – и отослал на кухню.

Позже на стол действительно подали жареного мяса. Пока Мопассан ел и нахваливал, сообщая, что это, мол, ни на что не похоже, гости с трудом боролись с тошнотой и пытались сообразить, сдавать ли известного писателя в клинику для умалишенных или пока он специально на мясо людей не расчленяет, можно простить такие странности. Потом, конечно, оказалось, что ногу похоронили, а на стол подавали свинину.

* * *

Ги де Мопассан терпеть не мог Эйфелеву башню. Страшно она его раздражала – автор «Милого друга» заявлял, что башня уродует Париж. При этом обедать он предпочитал именно в ресторане Эйфелевой башни, объясняя это тем, что тут единственное место во французской столице, откуда саму башню не видно.

* * *

Один раз, путешествуя по Англии, Марк Твен решил посмотреть лошадиные бега неподалеку от столицы. Во время путешествия обратно он встретил своего старого друга. У которого не было денег на билет, в итоге он попросил писателя одолжить ему. Но тот ответил, что у него не хватит на два билета, поэтому он купит один, а друг может залезть под сиденье и ехать там. Конечно же, в кассе Твен купил два билета, но другу не сказал. И вот друзья сели в поезд, нашли там пустое купе, и друг писателя действительно залез под сиденье. И вот поезд тронулся, зашел контролер, Твен протянул ему два билета. Но в купе был только Твен, логично, что кондуктор решил спросить, а кто же другой. Известный шутник ответил, что билет его друга, но тот немножко странный и очень любит путешествовать именно под сиденьем.

* * *

Как-то Чехов, уже очень больной, гулял с Буниным по вечерней Ялте. Проходя мимо одного дома, писатели заметили два женских силуэта. Увидев их, Чехов громко, нарочито удивленно сказал:

– Вы слыхали, Бунина убили?! Зарезали у одной татарки!

Бунин открыл было рот, но Чехов тут же зашептал:

– Молчите! Завтра об убийстве Бунина будет говорить вся Ялта!

* * *

Замечательный журналист и писатель Владимир Гиляровский вспоминает такой забавный случай.

Как-то в часу седьмом вечера, великим постом, мы ехали с Антоном Павловичем с Миусской площади из городского училища, где брат его Иван был учителем, ко мне чай пить.

На Тверской снег наполовину стаял, и полозья саней то и дело скрежетали по камням мостовой… На углу Тверской и Страстной площади каменный оазис оказался очень длинным, и мы остановились как раз против освещенной овощной лавки Авдеева, славившейся на всю Москву огурцами в тыквах и солеными арбузами.

Пока лошадь отдыхала, мы купили арбуз, завязанный в толстую серую бумагу, которая сейчас же стала промокать, как только Чехов взял арбуз в руки. Мы поползли по Страстной площади, визжа полозьями по рельсам конки и скрежеща по камням. Чехов ругался – мокрые руки замерзли. Я взял у него арбуз. Действительно, держать его в руках было невозможно, а положить некуда. Наконец я не выдержал и сказал, что брошу арбуз.

– Зачем бросать? Вот городовой стоит, отдай ему, он съест.

– Пусть ест. Городовой! – поманил я его к себе.

Он, увидав мою форменную фуражку, вытянулся во фронт.

– На, держи, только остор…

Я не успел договорить: «осторожнее, он течет», как Чехов перебил меня на полуслове и трагически зашептал городовому, продолжая мою речь:

– Осторожнее, это бомба… неси ее в участок…

Я сообразил и приказываю:

– Мы там тебя подождем. Да не урони, гляди.

– Понимаю, вашевскродие.

А у самого зубы стучат.

Оставив на углу Тверской и площади городового с «бомбой», мы поехали ко мне в Столешников чай пить.

На другой день я узнал подробности всего вслед за тем происшедшего. Городовой с «бомбой» в руках боязливо добрался до ближайшего дома, вызвал дворника и, рассказав о случае, оставил его вместо себя на посту, а сам осторожно, чуть ступая, двинулся по Тверской к участку, сопровождаемый кучкой любопытных, узнавших от дворника о «бомбе».

Вскоре около участка стояла на почтительном расстоянии толпа, боясь подходить близко и создавая целые легенды на тему о бомбах, весьма животрепещущую в то время благодаря частым покушениям и арестам.

Городовой вошел в дежурку, доложил околоточному, что два агента охранного отделения, из которых один был в форме, приказали ему отнести «бомбу» и положить ее на стол. Околоточный притворил дверь и бросился в канцелярию, где так перепугал чиновников, что они разбежались, а пристав сообщил о случае в охранное отделение. Явились агенты, но в дежурку не вошли, ждали офицера, заведовавшего взрывчатыми снарядами, без него в дежурку войти не осмеливались.