Племянница маркизы - [60]

Мари схватилась за виски:

— Нет, с подобным я никогда не сталкивалась… — она осеклась. — Но ты… ты ведь не станешь делать того… что он ожидает?

Мгновение Тристан пристально смотрел на нее:

— Ну, разве что ты сама захочешь.

Ответить ей не пришлось, поскольку внезапно рядом с ними появился де Сен-Круа.

— С одной стороны, я, конечно, впечатлен празднеством Марьясса, — сообщил он, хотя его ни о чем не спрашивали, и Мари инстинктивно отступила на шаг назад, — но с другой — нахожу чрезмерным требование сидеть за одним столом с пускающим слюни кретином, даже если он муж сестры герцога. Если уж не утопили эдакое существо сразу после рождения, то его надо до конца жизни держать подальше от цивилизованных людей. — Уголки рта графа опустились вниз: — И прежде всего от подобных тошнотворных зрелищ должны быть избавлены столь чувствительные создания, как вы, мадам де Рассак.

Мари стиснула руку мужа. На виске Тристана запульсировала жилка, и он насупил брови.

— Вы должны созерцать лишь красоту, — беззаботно продолжал граф, шаря глазами по груди Мари. — Не желаете ли потанцевать, топ chereamie?

— Я ничего не имею против того, чтобы сидеть за одним столом с кретином, который умеет себя вести, граф, но не стану танцевать с грубияном, даже если в его жилах течет королевская кровь.

Говорила Мари не слишком громко, но и не шепотом. В своем возбуждении она не заметила, что вокруг них собралось несколько гостей, которые хотели поближе рассмотреть племянника короля, и теперь с интересом следили за возникающим спором. Граф покраснел:

— Кем вы себя вообразили, чтобы так со мною разговаривать?!

Мари гордо вскинула голову:

— Кто я такая, мне известно. А вот можете ли вы утверждать то же самое о себе?

— Видит Бог, я скажу тебе, кто ты есть, ты, маленькая…

Тристан дотронулся до плеча графа:

— Продолжайте, и мы с вами встретимся перед рассветом. Слово «честь» здесь еще имеет значение, — резко прошептал он.

Сен-Круа на шаг отступил:

— Вы еще об этом пожалеете, Рассак.

— Уже пожалел. Если бы речь шла обо мне, то мы решили бы дело немедленно, на кулаках. Такие люди, как вы, не стоят ни пули, ни хорошего удара шпагой. Одна досада — мне не хочется смущать нашего гостеприимного хозяина. Но смотрите, как бы нам вдруг не оказаться наедине. Тогда я могу позабыть о своем воспитании.

Голос Тристана дрожал от гнева, а все тело напряглось, будто он ожидал лишь слова, чтобы вцепиться в глотку этому человеку.

Граф в упор взглянул на него, затем повернулся и, не сказав ни слова, начал прокладывать себе путь в толпе ко входу в галерею.

Мари, по-прежнему сжимавшая руку Тристана, боялась даже дышать. Она чувствовала кипевшую в нем ярость, вспоминая о том, что муж говорил о своем вспыльчивом характере, и надеялась, что он успокоится так же быстро, как вошел в раж. Но де Рассак не расслаблялся.

Свободная рука Тристана все еще была сжата в кулак. Мари заметила взгляды стоявших вокруг, в качестве извинения улыбнулась и потянула мужа к лестнице, которая вела в ярко освещенный парк.

— Все хорошо, Трис, — шептала она, успокаивая супруга и разжимая его кулак своими пальцами. — Он ушел. Забудь о нем. Он не стоит того, чтобы о нем думать.

Взгляд Тристана вернулся, словно он только что находился где-то далеко-далеко. Он глубоко вздохнул.

— Ты права, — де Рассак выпустил ее ладонь. — Давай немного пройдемся. Свежий воздух охладит меня.

Они вместе проскользнули по освещенному парку и добрались до самого большого из искусственных прудов. Несколько весельных лодок с факелами скользили по темной воде.

— Хочешь покататься на лодке? — спросил Тристан.

— Благодарю, но я предпочитаю твердую почву под ногами, тем более ночью. Вот фейерверк я бы с удовольствием посмотрела, — улыбнулась Мари.

Тристан огляделся:

— Поднимемся к павильону Дианы, это наивысшая точка «Белль Этуаль». Оттуда у нас будет самый лучший обзор.

По посыпанным гравием дорожкам они поднялись на холм. Чем больше Мари и Тристан удалялись от здания, тем меньше становилось факелов. Не встречались им и другие гости.

Белые мраморные колонны павильона светились в темноте. Мари поднялась на пять ступеней и запрокинула голову, чтобы рассмотреть фрески купола, но ни один из двух установленных на некотором отдалении факелов не давал достаточно света, чтобы увидеть детали. Черно-белая мозаика на полу представляла собой мифологическую сцену охоты. Молодая женщина рассеянно потерла носком туфли изображение лука, который держала в руке Диана.

Тристан присел на ступеньку, глядя вниз, в парк, и на освещенные окна замка. До него доносились отдаленные звуки музыки.

Мари села рядом с ним.

— Спасибо, что вступился за меня.

Он наклонил голову:

— В конце концов, ты моя жена, так что оскорбил он меня. Кроме того, он оскорбил Жака.

Слова Тристана ранили ее сильнее, чем слова Сен-Круа.

— Понимаю. Единственный, кто имеет право считать меня шлюхой, это ты, — с горечью ответила Мари. Глаза ее горели, и она невидящим взглядом уставилась на свои ладони, лежащие на коленях.

Тристан вздохнул:

— Мари, ты ведь знаешь, что я не это имел в виду.

— Не это? А что же тогда? — Голос ее звучал и вполовину не так резко, как ей хотелось бы, поэтому она быстро продолжила говорить: — Я решила, что ни за что не перестану повторять тебе снова и снова, что люблю тебя. До тех пор, пока ты сам этого не поймешь. Но я устала…