Племянница антиквара - [6]

И тем не менее, покуда молодой человек разглагольствовал об ужасах из ужасов, о кошмарных аморфных шогготах и свирепом хранителе Врат, Холмс кивал, как если бы слышал знакомые имена. Шокирующие обряды в исполнении сонмищ древних адептов, будь то обычаи американских индейцев или упаднические ритуалы, отправлявшиеся в дебрях Гренландии или Тибета, не удивляли его, и именно он, а не наш хозяин, заговорил о дикой легенде: якобы есть бесформенное божество, играющее на флейте в темном сердце хаоса и насылающее сновидения, кои сводят людей с ума.

— Не знал, что вы изучили всю эту чепуху, Холмс, — заметил я, когда мы вновь очутились в тумане набережной Виктории, прислушиваясь к цоканью лошадиных копыт. — Никогда бы не подумал, что теософия — ваш конек.

— Моим коньком, Ватсон, является все, что побуждает или побуждало людей совершать преступления. — Он свистом подозвал извозчика: леденящий звук в глухом безмолвии. Лицо моего друга в газовом свете казалось бледным и неподвижным. — Для меня нет разницы, кому поклоняется человек — Богу, Мамоне или Ктулху в его темном обиталище Р’льехе… до тех пор, пока он не прольет чью-то кровь во имя своего божества. Тогда — да простит его Господь, но я не прощу.

Все эти события произошли в понедельник, двадцатого августа. На следующий день Холмс занялся своим альбомом газетных вырезок, где речь шла о нераскрытых преступлениях; он сосредоточился на исчезновениях, которые имели место во второй половине лета, и в поисках дошел едва ли не до начала века. В среду миссис Хадсон доставила нам знакомую элегантную визитку американского фольклориста; сам же он буквально наступал ей на пятки и чуть не сбил с ног, когда вторгся в нашу приемную.

— Мистер Холмс, все улажено, — заявил он громко и совершенно не в своей манере. — Спасибо за ваше согласие разобраться с чертовым Делапором, но я повидался со стариком лично — он имел наглость явиться давеча в город — и сумел его убедить.

— Неужели? — вежливо произнес Холмс, указывая на стул, где наш гость сидел во время первой встречи.

Колби нетерпеливо отмахнулся.

— Дело оказалось проще некуда, клянусь. Покорми пса, и он прекратит гавкать. А это вам. — Он извлек из кармана кожаный мешочек и небрежно бросил на стол. Ударившись, тот отозвался солидным звоном золотых монет. — Еще раз спасибо.

— И вам спасибо. — Холмс поклонился, не сводя глаз с Колби, и я заметил, как побледнело лицо сыщика. — Вы слишком щедры.

— Помилуйте, дружище, — что мне несколько гиней? Теперь я могу разорвать печальное письмо малютки Джудит, теперь мы поженимся, и все будет славно… — Он непристойно подмигнул Холмсу и протянул руку. — А заодно и подлую записку ее престарелого дядюшки, если не возражаете.

Холмс озадаченно огляделся и начал искать под альбомами на столе.

— Вы же сунули ее за часы, — напомнил я.

— В самом деле? — Холмс подошел к каминной полке — заваленной, как обычно, газетами, книгами и безответными письмами — и после недолгих поисков покачал головой. — Не беспокойтесь, я найду ее. — Он сдвинул брови. — И верну, если вы будете столь любезны, что скажете, куда направляетесь.

Колби помялся, затем подцепил со стола первый попавшийся клочок бумаги — счет от портного, насколько я понял, — и нацарапал адрес.

— Сегодня я уезжаю в Уотчгейт, — сообщил он. — Найдете меня здесь.

— Благодарю, — сказал Холмс, и я заметил, что он не прикоснулся к листку и остался на расстоянии вытянутой руки от гостя. — Я отправлю записку почтой до наступления сумерек. Понятия не имею, куда она делась. Было приятно познакомиться с вами, мистер Колби. Мои поздравления с благополучным исходом вашей помолвки.

Когда Колби ушел, Холмс какое-то время стоял у стола и несколько отрешенно смотрел вслед, утвердив среди альбомов кулаки.

— Черт бы его побрал, — прошептал он, словно забыв о моем присутствии. — Бог мой, я в это не верил…

Затем, резко повернувшись, он прошел к каминной полке и извлек из-за часов записку, которую Колби получил от Карстерса Делапора. Вложил ее в конверт и запечатал. Написав адрес, Холмс бесстрастно спросил:

— Что скажете о нашем госте, Ватсон?

— Успех вскружил ему голову, — ответил я. В веселом и деятельном настроении Колби понравился мне меньше, чем в растерянности и печали. — Но что не так, Холмс? В чем дело?

— Вы обратили внимание, какой рукой он написал адрес?

Я немного подумал, восстанавливая картину, после чего ответил:

— Левой.

— Однако позавчера, когда Колби писал адрес гостиницы «Эксельсиор», он это делал правой рукой, — напомнил Холмс.

— И верно. — Я подошел к нему, взял счет от портного и сравнил буквы с теми, которыми был написан адрес «Эксельсиора» на листке в окружении альбомов и вырезок. — Так вот почему разный почерк.

— Именно, — проговорил мой друг, взирая на Бейкер-стрит из окна, и резкий свет утреннего солнца придавал его глазам стальной оттенок: взгляд сделался холодным и отсутствующим, как будто Холмс издалека наблюдал за каким-то грозным событием. — Я отправляюсь в Шропшир, Ватсон, — объявил он секундой позже. — Еду ночным поездом и вернусь…

— Стало быть, вы тоже находите зловещей внезапную капитуляцию виконта Гая, — подытожил я.