Племя - [22]

«Большинство людей служили в армии, – сказал мне доктор Арье Шалев, который посвятил последние двадцать лет изучению ПТСР. – Тот, кто возвращается с поля боя, вновь интегрируется в общество, где пережитое им все очень хорошо понимают. Мы изучили психическое состояние семнадцатилетних, чьи отцы погибли на войне, сравнили их с теми, кто потерял отцов из-за несчастных случаев. Дети погибших в бою держались намного лучше других».

По словам Шалева, чем ближе общественности настоящие боевые действия, тем понятнее им война и тем меньше трудностей солдаты будут испытывать, когда вернутся домой. Во время четвертой арабо-израильской войны в 1973 году многие израильские солдаты сражались на Голанских высотах, а за спиной у них были их дома. Из 1323 солдат, которые были ранены на той войне и обратились за консультацией к психиатрам, только около 20 процентов получили диагноз ПТСР, и менее чем у 2 процентов тот же диагноз сохранился три десятилетия спустя. Израильтяне получают выгоду от того, что писатель и сторонник этики и морали Остин Дейси называет «общим мнением» о войне. Общее мнение дает солдатам оправдание жертв, к которым с уважением относится бо́льшая часть общества. Это помогает сдерживать любое ощущение тщетности, а также гнев, которые могут терзать солдат на нескончаемой войне.

Такое общественное мнение, вероятно, не поддерживается шаблонными фразами типа «Спасибо за подвиг», которые многие американцы теперь вынуждены говорить солдатам и ветеранам. Не поддерживается оно и почестями, оказываемыми ветеранам во время спортивных соревнований, или правом первыми сесть в самолет или получить небольшую скидку в магазинах. Возможно даже, что эти символические действия только увеличивают разрыв между военным и гражданским населением, подчеркивая тот факт, что некоторые люди служат своей стране, но подавляющее большинство – нет.

В Израиле, где около половины населения служит в армии, никого не надо рефлекторно благодарить за службу, как нет смысла кого-то хвалить за уплату налогов. Это никому не приходит в голову.

Поскольку современное общество значительно уменьшило в повседневной жизни травмы и насилие, любой, кто действительно сталкивается с ними, считается ужасно невезучим. Такие люди получают сочувствие и ресурсы, но им также приписывается образ жертвы, который может помешать их выздоровлению.

Антрополог Дэнни Хоффман изучал психологию воинов народа мендево во время и после гражданских войн в Либерии. Он обнаружил, что международные гуманитарные организации принесли воинам идею жертвенности. Те же до этого редко или вообще не воспринимали себя в таком ключе. «Воины не говорили: “Я – жертва”, – сказал мне Хоффман. – Но гуманитарные организации приходили и внушали им: “Вы должны себя чувствовать именно жертвами… и тогда вас накормят и возьмутся обучать”».

В нищем обществе дармовая еда и обучение рабочим навыкам давали бывшим военнослужащим невероятное преимущество. Впоследствии, как рассказал мне Хоффман, бывшие военные стали считать себя жертвами, а не преступниками. Эти люди совершали чудовищные акты насилия в ходе своих войн, и многие испытывали из-за этого сильное чувство вины. Но им так и не удалось разобраться с этими чувствами, потому что их статус жертвы мешал им осознать свои преступления. Воины менде часто говорили, что военные действия «разжигают» сердца и так преображают бойца, что он буквально становится кем-то другим. В таком состоянии он способен как на невероятную храбрость, так и на исключительную жестокость. Такое состояние перевозбуждения знакомо многим солдатам и спортсменам и тесно связано с нейробиологией. Для менде это значит, что необязательно переживать из-за того, что ты совершил на поле боя.

Я был в этих странах во время этих войн, и солдат с «разожженным сердцем» трудно было с кем-то спутать. Они носили амулеты и магические талисманы, вели себя как одержимые: танцевали под огнем противника, чтобы показать, как они храбры. Их не заботили жизни других людей, потому что собственная жизнь не имела для них значения. Они были настоящими нигилистами, и это сделало их самыми ужасными человеческими существами, с которыми мне приходилось сталкиваться. По словам Хоффмана, даже сильно травмированные бывшие военные могли бы вновь вернуться в общество менде. Однако если признать их жертвами и дать им сопутствующие привилегии, обычные для западного общества, то интеграция становится невозможной.

Гражданская война на соседнем Берегу Слоновой Кости разворачивалась во многом похоже, хотя гуманитарные организации имели меньше доступа к воинам. «В племенных культурах война может быть частью процесса взросления, – сказала мне Шерон Абрамовиц. – Когда молодежь возвращается с поля боя, то общество всецело принимает их обратно, они не чувствуют себя чужими. В Соединенных Штатах мы повышаем ценность наших ветеранов словами, плакатами и знаками, но не даем им то, что по-настоящему важно для американцев, что действительно делает человека полноценным членом общества, – мы не даем им работу. Никакая честь и слава в мире не имеют значения, если общество не считает, что вы способны трудиться ему на пользу».