Племенные войны - [18]

— Почему — криво?

— Ну, сам посуди: говорит, мол, учитесь у финнов, подражайте финнам, кланяйтесь финнам и в зад их непременно поцеловать. Тебя бы это порадовало?

Тойво в ответ только вздохнул. Ситуация понятна и многажды повторена: англичане и шотландцы, англичане и валлийцы, англичане и ирландцы, немцы и французы, немцы и голландцы, немцы и поляки, все вместе взятые — и русские. Сука-любовь! До гробовой доски.

Беспалый погладил свою ухоженную бороду, пробежал куцей пятерней по волосам и, словно бы, задумался о чем-то.

Антикайнен огляделся по сторонам, но никакой пользы от этого для себя не вынес — хоть тресни, не имел понятия, как сел в поезд, не мог вспомнить ничего, предшествовавшего этой посадке.

* * *

Обед, с ухой из форели, с киевскими котлетами и водкой в запотевшем графине, который организовала Лииса, показался ему некоторым образом странным: в стране разруха, гражданская война, от чего проистекал голод в чистом виде — а тут такое изобилие. Он не сомневался: был бы в стране голод в грязном виде — изобилие на столе было бы тем же.

Тойво тогда старался не очень сильно налегать на еду, хотя аппетит был на самом деле — зверский, а к водке отнесся с большим предрассудком, в то время как приведший его сюда Акку Пааси не отказывал себе ни выпить, ни поесть. Почему-то складывалось такое впечатление, что это — отнюдь не праздничное застолье, а вполне заурядная трапеза.

Говорили обо всем и — ни о чем. Пару раз Лииса интересовалась о планах на будущее самого Антикайнена. В первый раз он ответил уклончиво, мол, поживем — увидим. Акку трогал Лиису за коленку, и та смеялась, посылая высоченного и широкоплечего Пааси по-русски, в нецензурное пространство. Может быть, после выпитой рюмки водки, либо же, слегка осоловев от еды, Тойво во второй раз ответствовал более определенно: освободит свою Лотту и вместе с ней отправится туда, где море, где яхты, где нет ветра, где можно ходить по песку босиком и рыбачить на удочку, не считаясь со временем года.

— В Италию? — спросил Акку. — Туда, где «Буревестник революции» товарищ Максим Горький ошивается?

— Нет, — ответил Тойво. — Туда, где капитан Блад был рабом на плантации.

И тут же поспешно добавил, чтобы не ждать вопросов:

— Это герой романа Сабатини (на самом деле, конечно, книга Сабатини «Одиссея капитана Блада» вышла только в 1922 году). А место — остров Барбадос.

— Так все время море, круглые дни — яхты, из часа в час — безветрие, постоянно — босиком по берегу, неизменно — рыбалка — это же прискучит через неделю. А как же Революция, борьба, идеалы и все такое? — вроде бы невинно поинтересовалась Лииса.

— Ну, может быть, и надоест через неделю, но мне бы хотелось попробовать. Точнее — нам бы хотелось попробовать. А Революция от меня никуда не денется. Она перманентна, как утверждал Владимир Ульянов, всегда можно вернуться, если что.

— Возвращение в Революцию не всегда подразумевает, возвращению в ту Революцию, которой изначально поклялся служить до последней капли крови, — философски изрек Акку. — Можно и перепутать, оказавшись в контрреволюции.

Следовало, конечно, запомнить эти слова, да голова у Тойво была занята совсем другим.

— А что — на Барбадос теперь можно забесплатно отправиться? — лукаво поинтересовалась Лииса.

— У нас кое-какая финансовая договоренность с Куусиненом имеется, — ответил Тойво, не желая развивать тему про деньги. Получилось не слишком убедительно.

— Ну, Вилли Брандта (подпольное погоняло Отто Куусинена) попробуй еще отыскать, — засмеялся Пааси.

— Попробую, — тихо, но решительно заметил Тойво.

* * *

Между тем молчание в вагоне, видимо, прискучило беспалому, он тряхнул своей головой, словно отгоняя тяжелые мысли и сказал:

— Наш мир устроен Господом, но Господом ли этот мир обустраивается? Сто лет длилась ливонская война, двести лет избивают старообрядцев. Кто-то может сказать: зачем? Старое — не всегда плохое, старое может быть даже ближе к изначальной Истине, если она нам нужна. Я сам, как Салтыков-Щедрин, придумывал разные каверзы, чтобы не позволить старообрядчеству, как таковому, существовать. И дело не в имущественном достатке и длине бород, дело в том, чтобы сбить народ с пути, создать хаос. Знаешь, что такое «хаос»?

Тойво только неопределенно кивнул головой: вроде бы каждый это знает.

— Хаос — это такой новый порядок. И чтобы его установить, нужно приложить много усилий. Гораздо больше, нежели поддерживая порядок былой.

Бородатый дядька излагал свои мысли, не выказывая ни волнения, ни отчаяния. Будто уже думал-передумал. А передумав — смирился.

— Ты кто? — спросил Антикайнен. Получилось невежливо, но нерусскому это было простительно.

— Николай Дубалов, в миру — прокурор Бежецка, ныне — гармонист. Народ на свадьбах веселю.

И он ловко пробежал обрубками пальцев у себя по груди, словно бы по ладу гармошки.

— А вот ты кто? — таким же тоном спросил Дубалов.

— Тойво, — ответил Тойво. Назвать свое ремесло он затруднился, поэтому добавил. — Тойво Антикайнен.

— А кем работаешь? — непринужденно поинтересовался гармонист.

«Да никем не работаю. Деньги в больших суммах отжимаю у воров, людей плохих жизни лишаю. Работал, не покладая рук. Теперь вот в отгулах по собственному желанию».