Плавни - [49]

И вот, когда выбили мы белых из Новороссийска, вернулся я в свою станицу и поступил в гарнизон. С отряда того, что я выдал, никого не осталось. Никто о моем предательстве не знал, начал я и сам трохи в себя входить, вроде забываться стало то утро, когда каратели мой отряд начисто вырезали… И вот вызывает меня раз как–то начальник гарнизона к себе в кабинет. «Знаю я, — говорит, — что ты партизанский отряд белым выдал. Могу тебя в подвале сгноить, могу к стенке поставить. В моих ты теперь руках».

Квак помолчал, сплюнул и с досадой закончил: — Ну, и стал я у того Петрова вроде пса дворового: что хотел, то со мной и делал. Вот таким–то манером и заделался партизан Квак бандитом и предателем. Некуда мне теперь податься, как кроме к вам. Вот и выходит — с одного мы болота кулики.

Тимку покоробило от такого сравнения, но он промолчал. Он даже не мог определить — рад он тому, что провождающий его боец гарнизона Василий Квак оказался предателем, или не рад.

3

На хуторе Тимку встретил брат. Георгий Шеремет за последние недели пожелтел, нос его заострился, а глаза запали. Он старался казаться веселым, даже шутить пробовал, но Тимка понял, что брат лишь прячется за шутку, что он тоскует по дому, жене, что ему тяжело жить в плавнях. Он с сожалением посмотрел на его желтые, искусанные комарами руки, на лихорадочно блестевшие глаза.

— Скучаешь, Егор? Брат неохотно ответил:

— Тебе хорошо дома баклуши околачивать.

— Да оно и вы, Егор, здесь от работы не сохнете, Только и делов, что колотушками вшей бить.

— Ничего, скоро уже…

— Чего — скоро?

— Большевиков выгоним.

— Они вас не дюже–то боятся. Слыхал, как ляхов лупят?

— Скоро Врангель выступит, тогда по–другому обернется.

— Это что же он — в помощь ляхам?

— Я тебе уже говорил, что мы с Польшей в союзе против большевиков. И что Польша воюет не с Россией, а с большевиками, и в это время русская армия готовится в Крыму к выступлению.

— Непонятно что–то, Егор.

— От урядника и будущего офицера, да еще казака, требуются не рассуждения на политические темы, а дисциплина, преданность и знание военного дела, чего у тебя далеко не хватает…

Тимка обиженно замолчал. Потом, меняя тон, нарочито официально спросил:

— Господин хорунжий, зачем меня генерал вызвал?

— Не знаю. Самого вызвали. Ну, пошли в дом….Операция, задуманная генералом Алгиным, удалась

лишь частично. Из трех конных полков бригады Сухенко разбежался по плавням и частично по домам только один, два же остальных полка были разоружены и вы везены с Кубани.

Генерал понимал, что это еще не провал плана захвата Кубани изнутри и с тыла, но это — удар по силам белых, и притом удар сильный. А тут еще этот Семенной.

Уже второй раз Семенной становится у него на дороге, всякий раз вышибая твердую почву из–под ног. К тому же ежедневно поступают списки убежавших из плавней казаков. Не помогает ни искусная агитация, ни угрозы. И генерал решил пойти на убийство Семенного, причем организовать его так, чтобы оно, по возможности, не падало ни на него, ни на его отряды. Вот почему он отверг предложение полковника Сухенко об открытом налете силами конных сотен на станицу.

Тимка и его брат стояли навытяжку перед генералом и ждали, что он скажет.

Полковник Сухенко был тут же, в комнате. Он сидел на койке генерала и наносил какие–то пометки на карту, разложив ее на коленях.

Алгин сидел на табуретке и с улыбкой смотрел на братьев. Тимка невольно сравнивал этого невзрачного старика с Семенным, и выводы были не в пользу генерала.

Алгин заговорил:

— Полковник Дрофа подал мне рапорт с просьбой утвердить его приказ о производстве тебя в младшие урядники. Я отменил приказ полковника…

«Докопался, старый черт, про коней», — с тоской подумал Тимка.

— Я отдал приказ о производстве тебя в старшие урядники.

Георгий толкнул Тимку в бок локтем.

— Покорно благодарю, ваше превосходительство! — буркнул Тимка.

— Да… так вот, я вызвал тебя и твоего брата, чтобы поручить вам одно крайне ответственное дело.

Алгин усадил обоих на койку, рядом с полковником Сухенко, и стал расспрашивать Тимку про Семенного. Генерала интересовали его привычки, в какие часы он приходит в ревком и в какие возвращается домой, у кого стоит на квартире и когда ложится спать.

Когда Тимка кончил рассказывать, генерал сосредоточенно помолчал, потом стал говорить о скором выступлении Врангеля из Крыма, о неизбежном разгроме большевиков и об особой роли казаков в этом деле. В конце генерал вскользь упомянул, что для успешного развития священной борьбы надо немедленно убрать Семенного и что задачу эту командование возлагает на Тимкиного брата, а ему, Тимке, поручается всячески содействовать делу.

У Тимки сильно забилось сердце. «Так вот что?! Председателя убить!.. А ежели он мне за родного батька стал?»

Он рассеянно слушал Алгина, но, когда заговорил полковник Сухенко, насторожился. Сухенко заявил, что не только организовать убийство Семенного, но и убить его Георгию и Тимке удобнее всех, и что срок на это дается им до следующего воскресенья. «Пять дней», — подумал Тимка и неприязненно взглянул на полковника. Он ожидал, что брат откажется, но тот молчал, изредка лишь кивая головой и вставляя краткое «слушаюсь».