Плавни - [36]

— Позовите сюда командира из бригады Сухенко.

В комнату вошел высокий молодой казак, почти мальчик, и вытянулся.

— Подойдите сюда!.. Вот командир взвода той сотни, которой командовал Грицай, убитый по распоряжению Сухенко… Он привез мне совсем другие сведения.

Он сообщил о сговоре Сухенко с генералом Алгиным и Бароном Врангелем.

И, обратившись к комвзвода, председатель спросил:

— Скажите, товарищ командир, обсуждался ли бывшими товарищами вопрос о восстании бригады?

— Да, это было в день убийства хорунжего Грицая.

— Мотивы убийства вам известны?

— Он был против восстания и требовал, чтобы бригада пошла на польский фронт. За это Сухенко приказал своему адъютанту застрелить его.

— А расстрел заложников тоже заранее обсуждался?

— За несколько дней до этого. На совещании у священника Кирилла. Заложники были расстреляны по инициативе и приказанию генерала Алгина.

— Откуда вам все это известно?

— Через моего брата — командира конвойной сотни.

— Скажите, кто такой генерал Алгин?

— Он прислан бароном Врангелем с полномочиями командующего повстанческими войсками на Кубани.

— Бригада Сухенко входит в эти войска?

— Да.

— Где работал генерал Алгин по приезде от Врангеля?

— В Староминском ревкоме.

— С кем он там был связан?

— Со своим адъютантом, есаулом Петровым, бывшим тогда начальником гарнизона.

— Вам известно, кто расстрелял заложников?

— Петров.

— То есть, адъютант генерала Алгина?.. Скажите, переход бригады, вернее, ее командного состава, был неискренним?

— Переход на сторону Советской власти был вынужденным и, по словам Сухенко и начальника штаба, временным.

— Довольно. Идите, командир… Ну, что ты теперь скажешь?.. Что ж ты молчишь? Травить Семенного в угоду белогвардейцам — на это ты легко идешь. Этот человек отдал революции всего себя, все, что ему было дорого. Ну, больше мне не о чем с тобой разговаривать. Сегодня на нашем бюро я поставлю вопрос о твоем пребывании в партии.

Дверь отворилась, в кабинет просунулась сияющая физиономия секретаря.

— Товарищ Семенной просит принять его.

— Семенной?! Как нельзя более кстати. Зови скорей! — и председатель, встав из–за стола, пошел навстречу вошедшему в кабинет Андрею.

— Я говорил, что такие, как ты, не пропадают. Как хорошо… — и не договорив, он обнял Андрея. Председатель отдельского ревкома, воспользовавшись удобным случаем, выскользнул из кабинета.

Председатель усадил Семенного в кресло и нажал звонок.

— Товарищ Арон, дай нам что–нибудь закусить… И не пускай ко мне никого… Ну, рассказывай, что случилось.

Андрей вздохнул:

— Дело дрянь. Староминский гарнизон разогнан, частью перебит. О Каневском гарнизоне ничего не знаю.

Зазвонил телефон. Председатель взял трубку.

— Слушаю! А, это ты? Да, да… Он уже нашелся. Сидит у меня в кабинете. Ага… Хорошо, сейчас едем.

Председатель повесил трубку и взглянул на Андрея.

— Справлялись о тебе. Сейчас начинается заседание штаба, просят нас с тобой приехать. Там же комиссар сухенковской бригады. Да, чуть не забыл… Твоего «друга», председателя Ейского ревкома, снимаем с работы… и, вероятно, отберем партбилет.

— Ну, она, пожалуй, больше по глупости накрутила… Глупость для коммуниста непростительна. А если речь идет о бывшей правой эсерке, то и подозрительна. Впрочем, разберемся. Сегодня вечером приходи на бюро, послушаешь.

2

— Вот, Тимка, ты на своего Котенка жаловался, а он, пожалуй, моему Урагану не уступит. С самой Кущевки на рысях идем, а ему хоть бы что!

Тимка ласково похлопал своего любимца по мокрой шее.

— Скоро дома будем, товарищ председатель. Тогда мы им отдых дадим. Первым делом, сена получат, а к вечеру в речке их выкупаю и ячменя толченого задам, страсть любят! Ну, а завтра опять в речку — и овса.

— Мы с тобой, Тимка, овса есть не будем, а вот борща с горьким перцем…

Андрей, не договорив, смолк. Тимка тоже был неразговорчив. Чем ближе они подъезжали к дому, тем тоскливее становилось у него на сердце. От председателя он узнал, что Сухенко отстранен от командования бригадой, привлечен к ответственности и скрывается в плавнях. Тимка чувствовал себя изменником: правда, и отец его, и есаул Гай разрешили ему служить в гарнизоне, но ведь никто не поручал ему помогать председателю ревкома в срыве подготовки восстания, — того восстания, о котором сам он, Тимка, мечтал уже давно и которое вернуло бы ему отца и брата.

Тимка знал, как свирепо расправляются в отрядах с теми, кого заподозрят в сочувствии большевикам. Их раздевают догола, связывают и бросают в топь. Там они, искусанные комарами, медленно тонут в вонючей грязи. А ведь он не только помог председателю добыть коня, но и сопровождал до Кущевки, где ожидал его возвращения, и вот теперь вместе с ним едет назад в Староминскую.

Не по себе было Тимке еще и по другой причине. Дожидаясь в Кущевке возвращения Семенного, он все время толкался на перроне вокзала среди едущих на Западный фронт воинских частей. Из разговоров красноармейцев и ответов на его вопросы Тимка с горечью понял, что слишком слепо верил в победу восстания, что большевики — это не кучка местных комиссаров и командиров, а почти весь народ, и что этот народ, раздавивший целые армии белых генералов, раздавит и повстанческие отряды.