Плавающая Евразия - [94]

— Замолчи, хулитель! — прервал его Нахангов и хлестнул даджаля плетью меж ушей. — Ты мешаешь мне сосредоточиться. Не забывай, что я должен произнести заключительную речь на конференции.

— Все у черты, — промямлил даджаль, кривясь от боли. — У черты… — И последние слова его поглотило облако, сквозь которое они стремительно пролетели.

Облачко дохнуло на Давлятова прохладой, он поежился, чувствуя, как неудобно ему в ракете — не может вытянуть ноги, чтобы дать им отдых.

— Скряга вы! — повернулся он к Нахангову, напряженно смотревшему вдаль. — Получаете такое жалованье… директорскую ставку — раз, член-корровскую надбавку — два, плюс номенклатурные льготы… и не можете купить Батурбеку ракету попросторнее.

Нахангов недовольно глянул на него и пробормотал:

— Могли бы и не подрывать мой служебный и человеческий авторитет!

Тем более перед этим потусторонним существом, которое разнесет сплетню по всему свету. — И снова в сердцах пнул даджаля сапогом в бок. Даджаль взвизгнул по-поросячьи и поспешил высказать туманное:

— Все у черты… У лукоморья. У огненного ядра. У набоба. У люля-кебаба…

Огненный шар, вязкий на вид, к которому они летели, быстро рос, и от изгиба горизонта выплыли всплески пламени.

— Внимание! — вдруг скомандовал Нахангов, отведя от глаз бинокль. Приближаемся! Прошу всех затаить дыхание и молчать!

Давлятов напряг слух, ожидая услышать от гида что-нибудь сногсшибательное об огне, колышущемся адском пламени, который как магнитом втягивал в себя летящих, но Нахангов снова приставил к глазам бинокль.

— Это же магма земли! — неожиданно осенило Давлятова. — Мне страшно! В ракете моей уже плавится краска. — И попытался влезть в ракету поглубже.

— Вы — паникер! — прикрикнул на него Нахангов. — Нет, не смогли мы еще всех переделать, старые предрассудки живучи! — Он поднял плеть и изящно, как дрессировщик, махнул ею по воздуху, и по его знаку ракета Давлятова резко погасила скорость, покачнулась и повисла, будто встряла в твердое. После короткого замешательства Давлятов овладел собой и увидел, что и даджаль повис рядом с ракетой, и Нахангов чуть привстал, всматриваясь в картину, которая открылась внизу, над пламенем.

— Это и есть тот ад, о котором я говорил так убедительно в своем докладе. Просто поразительно, что он точь-в-точь такой, каким я его представил, — с удовлетворением подчеркнул Нахангов и усмехнулся: — Значит, и во мне, простите, живет пророческое видение…

Давлятов, опасаясь чего-то, не сразу стал всматриваться. Нахангов, заметив его нерешительность, протянул ему бинокль.

— Посмотрите, это космический тысячесильный бинокль. В нем вы разглядите даже тараканов в аду…

Давлятов дрожащей рукой взял бинокль и приставил к глазам. Поначалу он увидел общее в картине — огромную, тянущуюся по горам и равнинам стену со сторожевыми башнями через равные промежутки. Поднимаясь и опускаясь извилисто, стена замыкала территорию ада. Высокие небоскребы были окутаны желтым дымом, соединялись они нижними, верхними, средними мостами, по которым двигались, гудели, дымили автомашины; потерявшие управление и мечущиеся в хаосе, они наскакивали друг на друга и взрывались. В этом общем хаосе глаза Давлятова различили частности и даже отдельные детали в беспорядочной адской жизни. Как и представлял Давлятов, куда ни повернись, глаза натыкались на прыгающие, бегающие, дергающиеся, крутящиеся неоновые рекламы. Изображения толстогрудых дев с тонкими талиями, с манящими улыбками закрывали и окна и цветники, джентльмены, курящие толстые сигары, с бутылками кока-колы в руках, подмигивали девам… и эта внешняя витрина сладкой жизни не могла прикрыть жестокости и коварства… Недалеко от стены, у сторожевых башен которой стояли лучники в кольчугах и шлемах, Давлятов разглядел контуры атомной станции… какое-то мельтешение убегающих людей в противогазах и масках, ныряющих в машины… Здание станции дрогнуло, обвалившаяся крыша открыла светящийся стержень реактора; вспыхнув, пламя обошло вокруг стержня, наматываясь и испуская лучи радиации. Неоновые девы, подмигнув своим кавалерам в последний раз, посыпались на тротуары золой… В нос Давлятову ударил запах гниения, от которого он задохнулся. Это был странный, необычный запах, нет, не запах помидоров и апельсинов, миллионами плавающих в прибрежных водах адского моря, — фермеры умышленно сбросили их в воду, чтобы держать уровень цен на базарах…

— С адом все давно ясно, — проговорил Нахангов. — Все здесь построено по учебнику политэкономии, выпущенному под моей редакцией.

— Калевахта рахат бухарский лукум, — туманным выражением поддержал своего ездока даджаль, распуская хвост, но тут же получил удар в бок, отчего надпись, оставленная улетевшим Азазилем, изрядно потускнела.

И по знаку Нахангова ракета, в которой сидел скучающий Давлятов, отъехала немного и стала, чтобы Давлятов мог разглядеть картину чистилища.

Давлятов смахнул слезу, выкатившуюся из глаз — было такое ощущение, что радиация, поднявшаяся из ада, жжет их, — и снова напрягся, ибо то, что ему предлагал увидеть Нахангов, — чистилище — никак не укладывалось в голове, не было ни в одном из учебников, где в подробностях расписаны ад и рай.