Плавающая Евразия - [93]

Маленький человечек тем временем уложил бомбу в конец ствола и с завидной проворностью стал карабкаться наверх… Яркая вспышка стерла на мгновение все контуры картины, но, когда свет стал слабеть, Давлятов увидел, что струйка, идущая от озера по трещине в сторону Шахграда, стала уползать во мглу тверди, и сейсмоакадемик на час, оценив ситуацию, воскликнул:

— Есть надежда, что Шахград… Есть надежда… Взрыв моей бомбы-спасительницы потянул энергию в сторону пустыни…

— И это говорит пророк, который предрекал граду неминуемую гибель, усмехнулся Нахангов, и Давлятов увидел странный блеск не только в его глазах, но и в нарисованных усах.

— Пророка я в себе убил… И даже постоял сегодня над собственной могилой. Сейчас с вами летит просто гражданин, вечно живущий между страхом и надеждой, — с горечью проговорил Давлятов, но вдруг язвительно заключил, чтобы сбить с покровителя спесь: — А у вас глаза фосфорические…

— Как будто у вас не такие, — парировал Нахангов. — В чужом глазу соринку замечаете, а в своем бревно не видите.

— Это от радиации озера. Пройдет. — И Давлятов заморгал, чтобы смыть слезами фосфорический блеск.

Еще мгновение они летели по коридору, пока не вынырнули на необозримое пространство, густо-голубой цвет которого манил в свои пучины. Отсюда они уже полетели не сами, не за счет тепла собственного тела. Давлятов почувствовал твердое под ногами и увидел, что летит, крепко ухватившись за руль игры-ракеты Батурбека, который чуть не сшиб давеча во дворе Нахангов а.

Нахангов же летел на одной с ним линии, важно восседая на пестрой спине некоего существа; похрюкивая, оно поворачивало направо-налево свою бычью голову, посаженную на длинную, как у страуса, шею с пышной гривой на изгибе, на которую спадали вялые слоновьи уши. Удивленный видом существа, которого так ловко оседлал Нахангов, Давлятов повернул руль ракеты, нырнул и увидел, как зверь разгребает воздух верблюжьими лапами в такт ездоку, похлопывающему зверя по бокам своими охотничьими сапогами.

В уходящем окне коридора, из которого они выплыли на открытое пространство, Давлятов различил панораму гор и по их очертаниям понял, что это Саф и Аль-Мавр; спрятавшись в ущелье, зверь ждал их прилета, чтобы увезти Нахангова к кругам ада.

Поравнявшись снова со своим вельможным попутчиком, Давлятов разглядел на волосатом боку зверя какую-то букву. Это была буква Д, умело разрисованная, начало какого-то выражения.

— Что означает этот таинственный знак на боку вашего Буцефала? — насмешливо крикнул Давлятов. И услышал возле уха чужой, скрипучий голос, пояснивший:

— Это мой нетерпеливый ученик. Ему так хотелось поскорее вырваться на свободу, что он остался не до конца названным. А ведь вы сами понимаете, падишах, что в наше время безымянному и шагу нельзя ступить, чтобы не вызывать к себе подозрений…

Давлятов повертел головой, но с первого раза не заметил незнакомца. И лишь развернув ракету в полный оборот, увидел, что летит в их пестрой компании и Азазиль-Иблис [14], с банкой краски, которую он подвесил себе шнурком на шею, и с большой кистью в руке.

Нахангов продолжал лететь с сосредоточенным видом, словно все, что делалось вокруг, его не интересовало. Попав в какое-то облако, не то пыльное, не то метеорное, он надел на голову шлем и больше не снимал его до конца путешествия.

Воспользовавшись его безучастностью, Азазиль, криво усмехаясь, подлетел вплотную к своему непослушному ученику и, обмакнув кисть в банку, коснулся бока зверя. Тот лягнул, желая выбить из рук Азазиля кисть, но промахнулся. И как бы Давлятов ни напрягался, не мог рассмотреть художеств Азазиля во всех подробностях, ибо Азазиль словно затеял ловкую игру.

Он кувыркался в воздухе, прицеливался, направив кисть, подлетал снизу, затем неожиданно оказывался над головой шлемоносца, и движения его были так точно рассчитаны, так искусны, что строптивый ученик наконец сдался и опустил копыта. И лишь когда Азазиль, удовлетворенный, спрятал куда-то кисть, зверь изогнулся, чтобы стыдливо прикрыть хвостом начертанное, но бараний хвост его прикрыл лишь последнюю букву, но и ту не полностью, так что Давлятов мог теперь прочитать Иблисово выражение «Даджаль».

Давлятов поначалу было дрогнул, но затем поддался игривому, ироничному настроению и, глядя в стальные глаза Иблиса, крикнул:

— Поражен вашим искусством, Мавлоно! Знаю я существа, слепленные из глины, закаленные на огне, но чтобы создать подобное… из того, что нельзя попробовать на ощупь, на вкус… из подпольных тайников, где рождаются безбожные мысли и лженаука. Истинно, зверь ваш кроток на вид, как агнец, но мы еще услышим его речи и поразимся!

— Не нужно истерики, гражданин! — пробормотал над ухом его Иблис и, нырнув к пылающему облаку, исчез насовсем из виду…

И лишь после этого даджаль облегченно вздохнул, почувствовал себя раскрепощенным и пробормотал что-то невнятное трубным голосом.

Невозмутимый Нахангов чуть наклонился, но, ничего не услышав, пнул сапогом даджалю в бок, поторапливая его.

— Вы, люди… эй, гу-гу, — попробовал свой голос даджаль и, удовлетворенный тем, что голос прорезался, важно и торжественно изрек: Эй, че-ловеки, вам мнится, что вы достигли космической мудрости, а между тем знайте же, что генетика — лженаука, порождение сатаны, моего великого учителя Иблиса, кибернетика — лженаука… Нет в мире слова, которое было бы высказано. Нет в море волны, которая поглотила бы ложный звук эха. Нет в огне света, отделяющего мглу от истины. Нет извилины в бедной голове, различающей грех и святость… Вода низвергается…