Плавание по Волге без алкоголя - [7]

И надо бы долго-долго смотреть на многооттенчатую, что-то значащую прозелень полянки. Но вот еще Илья Репин — волжанин: читающая девушка в потоке солнечного света... Кустодиев, Коровин — перевели импрессионизм на русский, т. е. на новый язык художества, для нового времени. И «Бубновый валет»: Машков, Фальк, Кончаловский... И — прощай грустная девушка из казанского Музея изобразительных искусств!

В Казани родился Шаляпин — вот какие дела!

В «Спутнике по реке Волге» 1902 года я вычитал: «Державин родился и воспитывался в Казани. Здесь мы помещаем стихотворение, написанное Державиным около 60 лет от роду на берегах р. Волхов, в с. Званка. Из этого стихотворения видно, что поэт любил Казань и не забывал о ней до глубокой старости.

* * *

Как весело внимать, когда с тобою

(арфа) она

Поет про родину, отечество драгое,

И возвещает мне, как там цветет весна,

Как время катится в Казани золотое.

О, колыбель моих первоначальных дней,

Невинности моей и юности обитель!

Когда я освещусь опять твоей зарей

И твой по-прежнему всегдашний

буду житель!

Когда наследственны стада я буду зреть,

Вас, дубы камские, от времени

почтенны?

По Волге, между сел, на парусах лететь

И гробы обнимать родителей священны.

Звучи, о арфа, ты все о Казани мне!

Звучи, как Павел в ней явился

благодатель,

Мила нам весть о нашей стороне

Отечества и дым нам сладок и приятен!

Прошли Жигулями. Всезнайка вычитала в томах инструктивных материалов несколько легенд, совершенно несусветных, как все легенды рейсовых гидов. Кто-то кого-то десятками «посадил на пику»... Легенды повисают в воздухе, расходятся как дымок от сгорающих отходов над трубой нашего лайнера.

Старший механик «Алексея Суркова» Станислав Георгиевич Селицкий сказал: «У меня при машине штат 12 человек. 8 инженеров. Все прошли годичные курсы по биологической очистке. Мы берем воду из-за борта, делаем из нее для вас питьевую. Если в воде что-нибудь не в порядке, сразу дает об этом знать компьютер. Все начинено электроникой. Мы перерабатываем отходы, спускаем за борт чистую воду. Наша машина по своему техническому уровню на десять лет впереди берега. Если что случится, на берегу нам никто не поможет. Я могу обеспечить целый поселок в 5000 жителей электроэнергией, дать воду, переработать отходы. Только давай горючее. Команда? Вы видите, пароход идет как бы сам по себе. Команду не видать. Это требует немалых усилий. В команде, вместе с пищеблоком, 98 человек. Пищеблок нам не подчинен, у него свой хозяин. И у экскурсионно­го обслуживания — тоже. Три хозяина на одном судне. Хорошо нашему пассажиру или могло бы быть лучше, это, собственно, мало кого щекочет. Нет конкурента, обслуживаем только так, и никак иначе. Один ярославский поэт написал стихотворение: «Остановите пароход!» Пусть ленинградцы походят по волжским городам не спеша, без экскурсионной гонки. А мы гоним. За навигацию я ни разу не побывал дома...»

Дед «А. Суркова» моложав, сухощав, ему 52 года, щеголеват, начитан, любит Конецкого (а кто из плавателей не любит?). Некоторые выбранные места из Конецкого помнит наизусть.

Кстати, о Конецком. В его лице, судьбе, таланте мы видим единственный в нашей литературе случай такого истового служения тем, кто в море (и на реках, озерах), такой близости к ним, понимания их душевного склада, знания их языка, фольклора, проникновения в самую сердцевину их миропонимания. Почему-то мне хочется увидеть пароход с золотыми буквами:

«Виктор Конецкий». Это будет отзываться в сердце каждого встречного плавателя. И чтобы в рубке, дублером капитана стоял бы сам Витя Конецкий. Но так не бывает. Сначала надо помереть, а после как повезет. Алеше Суркову, Сергею Орлову повезло.

День прошел хорошо. Были Жигули, совершенно не дикие, ручные, садово-парковые, с золотом кленов, лип, берез, вкрапленным в глубокую зелень сосняков. Некоторые горки изгрызены властелином природы, оскальпированы, похожи на оскаленные зубы Земли. Таков и Царев курган...

На пока еще живых Жигулях отдыхает глаз; хочется взойти на Жигули и долго-долго там быть, идти-плыть с горки на горку, погружаться в распадки. Там пахнет сосновой смолой, корой широколиственных деревьев, прелью листьев; воздух сух в Жигулях, почва тверда, напитана солнечным теплом. Жигули прилегают к Волге, неотъемлемы от нее.

Шесть часов утра. Солнце поднялось довольно высоко над волжскими плавнями. Низкий берег. Пески. Широколиственные рощи, бугры поодаль, с плоскими вершинами. Ночью Большая Медведица была справа по борту, сам видел, и низко. Вода обрела синеву, как небо; от солнца, от блика солнечного на воде сияние. Легкий морозец. Вышел на верхнюю палубу пробежаться. Матрос с шваброй (по-судовому «зюзьгой») сказал мне: «Не надо бегать. Лед. Можете упасть».

И правда, не надо бегать, против законов естества: в одно время плыть и бежать.

Мир становится шире, обретает линейность. Прямая линия горизонта. Береговые увалы — с контуром, прочерченным по лекалу. Волжские кручи, песчаные осыпи с темными бороздами-потеками, овраги-распадки, пляжи с выбеленными песками. Пароход идет к Саратову. На кручи лезут, лезут кустарники, как лезли пугачевские мужики на стену казанского кремля — без надежды на взятие.