Платонов тупик - [33]

— Да ну… Да ну, как же это? — недоумевал Васька. — Что мы, первый раз, что ли? Мы же осторожно.

— Если тебе так хочется собрать листовки, завтра приди один и собирай сколько влезет. Алешу не бери с собой, не подвергай мальчишку опасности. Ты, я вижу, дужа смелый, пока…

— Дядя Платон, да скажите хоть вы что-нибудь? — чуть не плача Васька подступил к Платону. — Чего вы молчите? Он же неправ…

Платон кашлянул в кулак, сказал раздумчиво:

— Да нет, наверное, прав. Не стоит рисковать, раз так строго за эти листовки. Действительно, лучше на словах передадим, кому надо, эти новости…

— Не поверят же! — убеждал Васька Платона. — А это…

— А что, обязательно надо какое-то доказательство предъявлять? Кто хочет в это верить — тот поверит.

Крякнул досадливо Васька, махнул рукой, пошел сел на свой мешок, склонил голову.

— Не сиди, простудишься, — подошел к нему Иван. — Ну-ка, сколько накопали? Прибавить или тяжело будет?

Васька приподнял мешок, попробовал на вес, буркнул:

— Хватит.

— Хватит, — согласился Иван.

Взвалив мешки на плечи, они медленно поплелись в обратный путь.

18

Сначала они шли кучно, потом разбрелись, растянулись вширь и вглубь. Иван намеревался обойти стороной замерзшего старика, а Платон наоборот, — его тянуло почему-то посмотреть на бедолагу, не покидало чувство какой-то вины перед ним. Иван догадался о намерении брата, крикнул ему:

— Платон, ну ты, ей-богу, тоже как маленький… Ну зачем он тебе сдался?

Платон сделал вид, будто не услышал Ивана, продолжал идти. Около старика свалил мешок на землю, остановился передохнуть. Старик все так же лежал, скорчившись на боку, только шапка его валялась в сторонке — то ли ветер сдул, то ли сбил кто нечаянно ногой. Узел его был распотрошен, какие-то тряпки валялись рядом, припорошенные снегом. Ветер шевелил седенькую прядку волос над синим ухом старика.

Нечего делать, Иван в отдалении тоже остановился передохнуть, ждал нетерпеливо Платона. «И что ему в том старике?..»

Платон подошел к нему без мешка, взял лопату:

— Похоронить надо…

— Да ты знаешь, сколько их валяется по полю?! Рази всех перехоронишь?

— Тех я не видел, — сказал угрюмо Платон. — Давайте, мы быстро — в две лопаты…

Недовольно качая головой, Иван поплелся вслед за Платоном, отобрал у Васьки лопату, принялся чуть в сторонке от дороги долбить землю. Выкопали небольшую яму, — по колено, не глубже, — перенесли в нее старика, голову накрыли шапкой и насыпали холмик.

— Ну вот, — облегченно сказал Платон. — А то что же… Человек все-таки, не собака…

— Да, конечно, — угрюмо согласился Иван, очищая лопату. — Пойдемте побыстрее, а то нас тут и ночь прихватит, — кивнул он на солнце.

Чтобы сократить путь, Иван повел их напрямую по снежной целине и вскоре пожалел об этом: снежок хоть и неглубокий, но идти по нему через поле было тяжело — ноги то и дело скользили на замерзших кочках, обрушивались в борозды, и приходилось ступать осторожно, чтобы не подвернуть ногу. Поняв свою ошибку, Иван повернул к шляху, объяснив своим спутникам:

— Хоть крюк дадим, зато по дороге идти будет легше.

С трудом выбрались на шлях, остановились на бугорке отдохнуть.

— Вон уже наша Андреевка завиднелась! — обрадованно сказал Иван, вытирая пот со лба.

Посбрасывали с плеч мешки, оседлали их — сидят довольные, что выбрались на дорогу. Передохнув немного, Иван первым поднялся и вдруг снова присел, ища, куда бы спрятать голову:

— Туды их мать!.. — выругался он. — Пленных гонють!

— Ну и что? — удивился Платон, поднимаясь с мешка и заглядывая вдаль на дорогу, где длинной черной рекой медленно двигалась колонна людей. Впереди нее верхом на коне ехал немец в каске, по бокам — тоже верховые. Конца колонны видно не было. — Посмотрим, может, кого из знакомых увидим…

— Да ты что?! — в ужасе дернул его к земле Иван. — Смотреть!.. Убегать надо скорее, убегать… — И, подхватив мешок, пригнувшись, кинулся прочь от дороги вниз, под горку, туда, где старое глинище. — Скорее, скорее! — торопил он не оглядываясь.

Остальные, поддавшись панике, заспешили вслед за ним. Прямо с мешком Иван упал в яму, за ним попрыгали остальные. Тяжело дыша, глядели ошалело друг на друга. Наконец Платон отдышался, спросил:

— Ты чего испугался?

— «Чего», «чего»… Ты знаешь, какие они злые, когда пленных наших гонят? Либо конем затопчет, либо плетью ударит, а то и пристрелит. А если заговоришь с пленными или бросишь им кусок хлеба либо початок кукурузы — тут же учиняют расправу. Вон Ефим Авдонин как-то увидел пленных и остановился, глазеет, а с ним поравнялся конвоир, прикладом в спину — и в строй к пленным. И погнали. Им что: раз русский — значит, пленный.

Васька хотел выглянуть, но Иван пригнул его к земле:

— Не выглядай. Потерпишь.

Со стороны дороги послышалась ругань немецких солдат, а вслед за этим раздались два выстрела.

— О… — кивнул Иван Платону. — А ты смотреть хотел… Злые, как черти.

С час, наверное, сидели они в яме, пока увидели, как ехавший в голове колонны немец, спустившись под бугорок, ступил на мост, а спустя какое-то время показалась и колонна пленных, которая медленно текла вдоль шляха.

— Вон, уже на мосточке, — сказал Васька.