— Тут я… — Женька выполз из темноты нар.
— Ты почему не отзываешься?
— А я не слышал… — И тут же сообщил: — Да, это был настоящий фашист!
— Конечно…
— Я видел: настоящий! У него на хвосте нарисован огромный фашистский знак!
Платон тоже заметил этот знак — свастику. И хотя он знал, что фашисты носят этот знак, тем не менее, увидев его, был ошеломлен не менее, чем пулеметной очередью. До сих пор он видел его только на карикатурах и потому свастика воспринималась как карикатурный атрибут, а тут — вот он, «живой», в действии! Мурашки пробежали по коже: фашисты в нашем доме…
— Па, паровоз чего-то тревогу подает, — сказал Виталий.
Платон прислушался. Точно, тревогу. Выглянул и увидел высунувшегося по пояс из окна паровозной будки вымазанного угольной пылью кочегара. Он что-то кричал, но за шумом Платон не мог понять что, однако догадался, что на паровозе какая-то беда. «Наверное, с машинистом что-то, иначе почему бы кочегар кричал?..» Платон прикинул: на ходу из вагона на паровоз не перебраться, рукой посигналил: «Остановись!» Понял кочегар, скрылся в будке, и в тот же миг зашипели тормоза, полетели из-под колес паровоза искры… «То-то неопытный», — подумал Платон и полез из вагона.
— Что там у вас?
— Кольку убило…
— Какого Кольку? — спросил машинально, хотя ему ясно было, что Колька это и есть тот паренек, помощник машиниста, который теперь был за механика. Платон поднялся на паровоз и увидел лежащего на полу без кровинки в лице Кольку. Рубаха на животе была пропитана кровью, расстегнутый пиджак тоже был весь окровавлен.
— Мама… Пить… — еле слышно прошептал паренек.
— Жив! — обрадовался Платон. — Давай быстренько перенесем его в вагон. Ну-ка… Только осторожно. — Платон спустился на нижнюю ступеньку и протянул руки. — Надо мужиков позвать на подмогу. Зови мужиков.
— Каких мужиков?
— А тех, с платформы…
— Да их давно нет там. На ходу поспрыгивали еще до самолета. Землянские, наверное, были, домой убежали.
— Виталий! — закричал Платон. — Виталий, скорее иди сюда!
Прибежал Виталий, и они втроем с трудом перенесли раненого в вагон.
— Маруся, перевяжи его. Найди чистую простыню… Я буду на паровозе. Пошли, — позвал он кочегара. В паровозе Платон осмотрелся, тронул реверс, пустил пар. Поехали. Оглянулся на кочегара: — Следи за левой стороной.
Состав набрал скорость, и Платон выглянул в окно, окинул пути до самого горизонта — нет ли какой помехи, — окликнул кочегара:
— Тебя как зовут? Что-то я тебя не знаю.
— Так разве всех узнаешь? Нас вон сколько.
— Стариков всех знаю. Давно работаешь? — И лишь теперь Платон заметил, что кочегар даже моложе Кольки — совсем мальчишка, наверное, с курсов.
— Недавно. А зовут меня Сашкой.
— А фамилия?
— Чепурок.
— Андреевский? С первого поселка? Там Чепурки живут.
— Точно, — обрадовался чему-то Сашка.
— У тебя брат составителем работал? Григорий…
— Точно!
— Где он?
— Не знаю. С первых дней войны в армию взяли — и не слышно…
— Нда… Как там наш Николай?.. Вряд ли выживет: в живот ранен, тяжело, и помочь нечем. Дотянуть бы до Енакиево…
— Он стоял вот тут… — стал рассказывать Сашка. — И вдруг тры-ты-ты… Я разу даже и не понял, что это такое. А потом слышу — самолет ревет…
— Нда… Дотянуть бы до Енакиево… — Посмотрел на приборы. — Ты мне помогай, а то я ведь машинист аховый.
Сашка тоже посмотрел на приборы, одобрил:
— Нормально! — Взял лопату, открыл топку и принялся бросать в нее уголь. Из трубы повалил черный дым.
Война гналась буквально по пятам. Услышал Сашка какой-то могучий гул — тяжелый, прерывистый, идет сверху, взглянул вверх и увидел: плывут медленно три больших двухмоторных самолета. За ними увидел еще тройку и еще. Идут строем, как на параде. А поверх них истребители, охрана, — тех и сосчитать трудно; летели они как-то беспорядочно — то вверх, то вниз бросаются, то обгоняют, то отстают, будто в прятки играли. А эти девять плыли спокойно, солидно, тяжело.
Увидел такую армаду Сашка и обомлел, отступил машинально в глубь паровозной будки. Дернул за рукав Платона.
— Платон Павлович, поглядите, — кивнул на свое окно.
Подошел Платон — вдоль дороги бросил взгляд, на теплушку, потом назад, на платформы, — вроде все в порядке. Хотел спросить, в чем дело, но не успел, сам увидел: самолеты! Их было всего девять, но казалось, что они заполонили все небо — Платон никогда еще не видел, чтобы они налетали такой массой. Долго смотрел, пока они не скрылись в осенней дымке.
— Плохи наши дела, Сашка. Припоздали…
— Вы думаете, они на Енакиево полетели?
— Хоть на Енакиево, хоть на Дебальцево — все равно в нашем направлении. Разбомбят пути — плохо дело будет.
— А может, они на переправу через Дон?
— Так тоже не мед. Но пока не будем падать духом: дорога впереди свободна, шуруй в топке, шуруй!
Сашка длинной кочергой разбил спекшийся уголь в топке, прочистил колосники и принялся бросать туда уголь.
— Хватит, хватит, а то задушишь огонь, — остановил его Платон. — Енакиево только бы проскочить!..
Почему Платону так не терпелось проскочить Енакиево, он и сам не знал. Наверное, надеялся, что там будет безопаснее, вроде как Енакиево уже станет у них заслоном с тыла.
