Платон. Избранное - [52]

…Я, Федр, и сам поклонник такого различения и обобщения – это помогает мне рассуждать и мыслить. [Т. 2. Федр. 265 а – 266 b. С. 175 – 176]

Глава 13 Существование единого и множественного

Диалог: Парменид.

Диалог развивается вокруг сочинений философа Зенона с участием пожилого и очень авторитетного Парменида и молодого Сократа. Интерес представляет и молодой Аристотель, хотя его участие в разговоре незначительно.

Сократ предположил, что каждая идея это мысль, которая обнимая все вещи определенного рода, представляет некую единую их идею. Сами идеи пребывают в природе в виде образцов, а причастность вещей идеям заключается в уподоблении им.

Согласно философии Парменида, идеи относятся к божественному совершенству и знанию, которое недоступно человеку: мы не способны познать божественное, а сами боги не господствуют над нами и не обладают нашими знаниями. Идея не может существовать сама по себе, а только лишь в отношении одна к другой, только в таком случае они обладают сущностью, а не в отношении к их подобиям. Одноименные с идеями подобия, также существуют только в отношениях друг к другу, а не в отношении к идеям. Единое не должно быть многим, у него не может быть частей и формы, оно недвижимо, непричастно неподобию и неравенству, не может существовать во времени (иначе будет становиться старше, т. е. изменяться). Следовательно, оно не причастно времени и бытию. Если предположтъ, что единое существует, оно есть единое существующее, а единое и бытие являются его частями, то следует, что каждая из составляющих единого существующего также имеет составные части и так до бесконечности, и выходит, что существующее единое представляет собой бесконечное множество. Таким образом, бытие поделено между множеством существующего в нашем мире, и частей бытия беспредельное множество. Будучи двумя, единое и бытие всегда находятся во всем. В итоге философы делают свой вывод, что единое и бытие представляют собой огромное и беспредельное множество и единое само по себе, разделенное бытием, должно быть многим.

Антифонт.…Однажды приехали на Великие Панафинеи[59] Зенон и Парменид. Парменид был уже очень стар, совершенно сед, но красив и представителен; лет ему было примерно за шестьдесят пять. Зенону же тогда было около сорока, он был высокого роста и приятной наружности; поговаривали, что он был любимцем Парменида. Они остановились у Пифодора, за городской стеной, в Керамике[60]. Сюда-то и пришли Сократ и с ним многие другие, желая послушать сочинения Зенона, ибо они тогда впервые были привезены им и Парменидом. Сократ был в то время очень молод. Читал им сам Зенон, Парменид же как раз отлучился; оставалось дочитать уже совсем немного, когда вошел сам Пифодор и с ним Парменид и Аристотель, бывший впоследствии одним из Тридцати…

…Сократ Как это ты говоришь, Зенон? Если существует многое, то оно должно быть подобным и неподобным, а это, очевидно, невозможно, потому что и неподобное не может быть подобным, и подобное – неподобным. Не так ли ты говоришь? [Т. 2. Парменид. 127 b-e. С. 347]

Не признаешь ли ты, что существует сама по себе некая идея подобия и другая, противоположная ей, – идея неподобия? Что к этим двум идеям приобщаемся и я, и ты, и все прочее, что мы называем многим?…

Было бы странно, думается мне, если бы кто-нибудь показал, что подобное само по себе становится неподобным или неподобное [само по себе] – подобным; но если мне указывают, что причастное тому и другому совмещает признаки обоих, то мне, Зенон, это вовсе не кажется нелепым, равно как если бы кто-нибудь обнаружил, что все есть единое вследствие причастности единому и оно же, с другой стороны, есть многое вследствие причастности ко множественному. Пусть-ка кто докажет, что единое, взятое само по себе, есть многое и, с другой стороны, что многое [само по себе] есть единое, вот тогда я выкажу изумление. И по отношению ко всему другому дело обстоит так же: если бы было показано, что роды и виды испытывают сами в себе эти противоположные состояния, то это было бы достойно удивления. Но что удивительного, если кто будет доказывать, что я – единый и многий, и, желая показать множественность, скажет, что во мне различны правая и левая, передняя и задняя, а также верхняя и нижняя части, – ведь ко множественному, как мне кажется, я причастен, – желая же показать, что я един, скажет, что, будучи причастен к единому, я как человек – один среди нас семерых: таким образом раскрывается истинность того и другого. Итак, если кто примется показывать тождество единого и многого в таких предметах, как камни, бревна и т. п., то мы скажем, что он приводит нам примеры многого и единого, но не доказывает ни того, что единое множественно, ни того, что многое едино, и в его словах нет ничего удивительного, но есть лишь то, с чем все мы могли бы согласиться.

Если же кто-то сделает то, о чем я только что говорил, то есть сначала установит раздельность и обособленность идей самих по себе, таких, как подобие и неподобие, множественность и единичность, покой и движение, и других в этом роде, а затем докажет, что они могут смешиваться между собой и разобщаться, вот тогда, Зенон, я буду приятно изумлен. Твои рассуждения я нахожу смело разработанными, однако, как я уже сказал, гораздо более я изумился бы в том случае, если бы кто мог показать, что то же самое затруднение всевозможными способами пронизывает самые идеи, и, как вы проследили его в видимых вещах, так же точно обнаружить его в вещах, постигаемых с помощью рассуждения. [Т. 2. Парменид. 129 а – 130 а. С. 349 – 350]