В девять часов я приступил к работе, сосредоточив наконец все свое внимание на стене. В половине первого из черного хода вышла Кейт с озабоченным выражением лица и объявила:
— Митч, пришла Робин Кеннеди. Со своей матерью.
Выглянув из канавы, я спросил:
— А теперь чего они хотят?
— Робин сегодня выписали из больницы, — ответила она. — Ей давали лекарства, чтобы восстановить память, и теперь она все вспомнила. Они хотят поблагодарить тебя, Митч.
— Я не для них старался.
— Они думают, что для них, и хотят тебя поблагодарить, Митч, они ждут в гостиной.
Я окинул взглядом свою работу, но знал, что это бесполезно. Надо идти и разговаривать с этими людьми, которые, не дай Бог, до самого вечера у нас просидят.
Нет, чтобы им прийти во время жары, когда я все равно не мог работать.
Я поднял глаза на Кейт и кивнул:
— Ладно.
— Робин хочет, чтобы ты видел, что ей лучше.
— Знаю, знаю. Сейчас приду, только вымоюсь сначала.
Кейт знала, что я делаю это только ради нее, и это ее беспокоило. Она сказала:
— Мы будем в гостиной.
— Хорошо.
Она удалилась. Я отложил инструменты, вошел в дом, вымылся и прошел в гостиную. Робин выглядела лучше, чем тогда в больнице, но хуже, чем в первый раз.
День тянулся медленно. Они все хотели побольше разузнать про убийства, а я уже не мог припомнить всех подробностей. Меня выручила Кейт, которая в основном и вела разговор, пока я сидел и думал о своей стене.
Я снова приступил к работе только в среду.
