Планзейгер. Хроника Знаменска - [54]

В третьем, далеко не последнем зале, находилось самое интересное. Здесь в зарешеченных клетках находились действующие экспонаты, иначе не назовешь. Мужчины и женщины, дети и старики, кто в чем. Вот трое парней, сросшихся плечами, — эти наверняка из давешней демонстрации, которая попалась им на улице Зомбера. Вот бомж, которого изметелил кто-то из местной полиции, сидит, поматывая нечесаной башкой и подвывая. Черемушкин постучал по клетке, бомж испуганно отпрянул, втянул голову в плечи.

А вот и Иеремия. Их даже двое, один пацан, другой белобрысый бугай, и всё это он — Иеремия.

— Узнал? — спросил Черемушкин, не переставая снимать, потому что это уже было конкретно, с этим человеком они уже встречались. Или не с человеком?

— Узнал, — отозвался мальчик.

Плечи у него затряслись, на глаза навернулись слезы.

— Почему вас двое? — спросил Черемушкин.

— Теорий много, а ответа нет, — сказал младший Иеремия. — Такого не должно было быть, однако факт налицо.

— И давно с вами такое? Это больно — разорваться надвое?

— Даже не почувствовали, — пробасил бугай. — А случилось это в тот же день, когда вы приходили за сумкой. Ближе к вечеру.

— Выпустить? — спросил Черемушкин, прицениваясь к висящему на двери амбарному замку. Если подцепить ломиком, то запросто можно открыть. Главное — найти ломик.

— Мы на воле и часа не проживем, — отозвался младший. — Подпитки не будет. А здесь тепло, кормят.

— Порвут нас на воле, — произнес бугай. — Куратор запросто найдет. Он теперь, я слышал, носит фамилию Берендеев. А про подпитку младший верно сказал: нет у нас, у коренных, источника бесперебойного питания, чтобы жить на воле. Что там мечтать о тонкопленочном квазиисточнике, даже завалящего микроаккумулятора нет, чтобы к розетке подключиться.

Черемушкин согласно покивал, дивясь про себя начитанности бугая. Хотя, известно же, что рогатый силен в точных науках. А эти несчастные в клетках — его создания.

— За что же вас сюда-то посадили? — спросил он.

— А ни за что, — ответил бугай. — Мы, парень, создания переходной стадии, переходные создания. Надежда на нас была большая, это мы должны были заселить территории будущего, но что-то пошло не так…

— Власть сменилась — вот и вся «не так», — сказал из соседней клетки старый весь в морщинах обращённый. Он стоял, держась за прутья и навострив лопоухие уши.

— Так что теперь мы творения не вашего Господа, а нашего, — ввернул бугай.

Выходит, изначально эти несчастные были созданы Господом, а вовсе не рогатым. Ну-ну.

— Всех в одну ночь забрали и сюда, — сказал лопоухий. — Как в тридцатые годы при большевиках. Репрессия, однако.

Бугай согласно покивал, потом сказал проникновенно:

— Шли бы вы отсюда подобру-поздорову, пока Шарк-Шарк не нагрянул.

— Уже идем, — сказал Черемушкин, понимая, что Иеремия прав и что если их схватят — толку от видеосъемок не будет никакого. — А кто эти несчастные в свертках?

— Это отходы производства, — ответил старший Иеремия.

— Эй, — сказал мальчик, протягивая Черемушкину завернутый в полиэтилен плоский бумажный кулёчек. — Спрячьте, чтобы никто не видел.

И тихонечко добавил:

— Это для Леры.

В отдалении пронзительно заскрежетал металл, заглушив последние слова мальчика. Черемушкин сунул кулёчек в карман и тут же о нем забыл.

— Меня-то за что? — провыл кто-то поблизости.

— Надоел уже, — с отвращением сказал бугай. — Ноет и ноет. Тьфу. Интеллигенция гнилая.

Черемушкин присмотрелся: в клетке через одну тосковал поэт-лирик Язвицкий. Схватившись руками за толстые прутья, он смотрел в их сторону и тихонько, как щенок, поскуливал.

Черемушкин подошел, сказал утешительно:

— Поэты во все времена гонимы. Мужайтесь, товарищ.

Язвицкий замолчал, всмотрелся в него и сказал:

— Я, значит, тут, а ты на воле? Вот он — блат. Сколько Хозяину заплатил, иуда?

Потянулся к Черемушкину руками, да они далеко не пролезли, прогалы между прутьями были узки. А так-то, если бы не клетка, обязательно бы дотянулся — ручищи у него с той памятной ночи в клубе пишущей братии значительно выросли и достигали уже пола.

— Да, брат, до Пушкина тебе далеко, — злорадно сказал Черемушкин. — Тот бы ямбом убил.

И отошел, хихикая. Сделал он это вовремя: Язвицкий побагровел, мелко-мелко задрожал, мгновенно вспух и неожиданно лопнул, обдав окружающее желтой масляной жидкостью. Тело его съежилось, потемнело, сделалось похожим на мумию.

— Забыл предупредить, — сказал Иеремия старший. — У неё, у интеллигенции, это бывает. От зависти. На то она и гнилая.

И вдруг забормотал, но так, чтобы его слышали:

— Быстренько отсюда. Шарк-Шарк идёт.

Тут и Черемушкин услышал, что кто-то быстро приближается, волоча ноги по полу. Кинулся к выходу. Дергунов сделал это чуть раньше. Вдогонку вразнобой орали: «Ату их. Вон туда поскакали. Держи шпану». Выслуживались…

Уже на лифте, куда они уместились вдвоем, Черемушкин увидел Шарк-Шарка. Тот был высок и толст, передвигался вперевалку, одет в застегнутый до шеи коричневый кожаный плащ. Шея была мощная, длинная, гибкая, отливала серебристой чешуей, венчала её маленькая змеиная голова с ужасными, завораживающими глазами.

Черемушкин навел на него камеру, нажал кнопку. Из встроенной видеолампы вырвался вдруг острый красный луч и ударил Шарку в левый глаз, после чего окно видоискателя погасло.