Планета матери моей - [203]

Позже я докопался, что Шамсиев хвастался в кругу приближенных, будто бы именно он «посадил Вагабзаде на секретарство», чтобы иметь в руководстве «своего». «Мы вместе выполняем план по родственникам!» — цинично шутил он.

Многое становилось теперь ясным. Его чрезмерное усердие и лесть, которой он осыпал меня при каждой встрече. То, как он упорно добивался поблажек одним и столь же красноречиво обвинял других, тех, кто не входил в его родственный клан.

Когда я подумывал уже поставить дело Шамсиева на партийное обсуждение, от директора районного Дома быта поступила неожиданная просьба: немедленно освободить его от должности, так как он не справляется со своими обязанностями. Это показалось тем более странным, что предприятие стабильно числилось в передовиках. Оглашая их образцовые показатели, я, правда, иногда улавливал в зале иронический шумок, но не придавал ему особого значения. Пока не получил официальное уведомление, что украинскими органами милиции задержана машина с ворованными платками, производства нашего бытового комбината.

На время расследования исполняющим обязанности директора был назначен молодой инженер Кебирли. И вот именно он просит об отставке!

Я пригласил Кебирли в райком. Он показался мне чрезвычайно расстроенным.

— Скажите откровенно, в чем причина вашего ухода?

— Боюсь за своих детей.

Не очень охотно, но в конце концов признался: ему пригрозили. Если станет ворошить дела прежнего директора Джалила, чернить его, то поплатится жизнью собственного ребенка.

Я был потрясен. Страшная угроза — и где? Не за тридевять земель, не среди профессиональных гангстеров — у нас в районе! Растерянно оборотился взглядом к карте, той самой, которую с любопытством созерцал, впервые переступив порог кабинета. Как же нечисть обретается под нашим небом!

Джалил не был взят под стражу, только отстранен от должности. Незадолго перед тем бюро райкома поставило на обсуждение его персональное дело, он явился как ни в чем не бывало и хладнокровно перебирал бумаги! Его самообладание наводило на мысль, что допущена ошибка: человек не чувствует за собою вины! Лишь когда факты злоупотреблений стали выстраиваться в цепочку друг за другом, а Джалил не нашел в своем портфеле ни одного им опровержения, он бросил сквозь зубы, что «этого так не оставит» и «дойдет до самого верха». Видя, что подобная угроза не произвела впечатления, переменил тон.

— Среди трав есть одно неприхотливое растение. Это пырей, — неожиданно сказал он. — Куда упадет его семя, там и укоренится. Ему не нужно ни ухода, ни удобрения. Пырей растет как бы сам по себе.

— Все это прекрасно, — нетерпеливо прервал его прокурор. — Но кто же здесь пырей?

— Я! — с пафосом воскликнул Джалил. — Не губите меня, не режьте под корень, и я смогу еще приносить пользу.

— У вас есть дети? — осторожно спросил я.

— Одиннадцать душ, товарищ секретарь. Супруга — Мать-героиня. Но и я им не посторонний, — он охотно подхватил общий смешок.

— Некоторые, вероятно, уже взрослые?

— А как же. Работают, учатся. Не бездельники.

— Два ваших сына студенты в Баку, но одновременно расписываются в ведомостях за зарплату. Это верно?

— Верно. Они… совмещают. Хотелось, чтобы трудовой стаж не пропадал.

— У вас большое личное хозяйство? И скот пасете на колхозном лугу?

— Так, баловство… Люблю животных.

Когда встал вопрос о его исключении из партии, Джалил снова попросил слова. Он достал из портфеля скатанный в трубочку лист и стал бережно его разворачивать. Это оказался плакат с изображением румяного младенца.

— Ради них, только ради них…

Решение бюро осталось неизменным, но многие были смущены.

Когда я рассказал Кебирли эпизод с плакатом, тот с отвращением проговорил:

— Гнусные черви! Для них не существует ничего святого. Готовы спекулировать даже собственными детьми. Куда уж им жалеть чужих! Пока Латифзаде, не отрывая глаз от бумажки, бубнит о высоких моральных принципах, такие, как «золотой» Джалил, обделывают преступные делишки, — Кебирли безнадежно махнул рукой.

Пришла пора разбирать личное дело и Шамсиева. Ходили слухи, будто находящийся в предварительном заключении Джалил распоряжением начальника милиции ежевечерне отпускался домой. Когда мы захотели это проверить, Джалила из дома спешно отправили в машине «скорой помощи» в больницу. Но почечная болезнь оказалась ложью. Звенья круговой поруки лопались одна за другим…

Однако и среди членов бюро райкома не было единодушия. Наши резкие расхождения с Латифзаде не оставались ни для кого секретом. У Латифзаде сохранилось много защитников. Признавая в нем пустозвонство и недостаток деловитости, они тем не менее напирали на его опыт и личную безупречность. «Безупречность» продолжала оставаться основным мерилом! Хотя именно под ее близоруким прикрытием процветал порок.

Мы должны были наконец столкнуться с Латифзаде открыто. Случай вскоре представился.

На одном из пленумов райкома многих заставило задуматься серьезное выступление председателя колхоза из села Гаялты Малейки-ханум. Она впервые признала, что объединение колхозов не дало положительных результатов. Крестьяне недовольны, а их клеймят за пережиток прошлого — чрезмерную привязанность к родному гнезду. Но ведь укрупненный поселок удалил земледельцев от их земли! Клочки возделываемых горных участков стали малодоступны и, находясь в забросе, дичали. Обрабатывать их можно было только вручную: пахать лошадью, запряженной в плуг, косить косой.