Планета матери моей - [199]

Мензер, глядя в пол, принесла чистые стаканы.

— Не отчаивайся так, — ободряюще сказал я. — Что за беда, если он приедет? Ведь ты его не приглашала?

— Именно я и пригласила! Иначе как он получил бы визу на въезд?

— Как странно ты говоришь сегодня… Словно мстишь кому-то. Значит, ты делала все за моей спиной?

Она вскинула голову.

— Я привыкла нести свою ношу одна.

— Когда все это началось?

— Два года назад. И даже еще раньше.

— Просто уму непостижимо!

Мензер пожала плечами. Было слышно, как чайник фыркал и плевался кипятком на кухне. Вскоре она вернулась с двумя стаканами крепкого чаю. Почти спокойно отпила несколько глотков. Должно быть, это подбодрило ее. Голос потерял недавнюю надорванность. Он снова зазвучал ясно и чисто.

— Однажды я получила от незнакомого человека короткую весть, просто несколько слов: «Селим Велиев передает матери, что жив». И только.

— Ты не могла расспросить того человека подробнее?

— Я его даже не видела. Это артист, который вернулся после гастролей из-за рубежа.

— И ты не захотела навести более подробные справки?

— Не захотела. Не так-то просто привыкать к мысли, что вместо павшего со славой воина мой муж в чужих странах превратился в неизвестно кого! Пожалела я и покойную свекровь: ведь она не растила сына беглецом? Бессонными ночами я все думала о Селиме: каким он стал? Ты помнишь, он был неглупым и добрым человеком. Превыше всего ценил образованность. На мне остановил свой выбор вовсе не по пылкой страсти (он любил повторять, что времена Лейли и Меджнун давно миновали), но лишь потому, что я стала первой на всю округу девушкой с учительским дипломом. Это буквально очаровало его…

— Как ты узнала его адрес?

— Два года назад в школу пришел какой-то колхозник. Сначала он придирчиво огляделся, потом спросил меня, как звали умершую свекровь и кто был моим мужем. Плотно притворив дверь кабинета, он наконец вытащил из-за пазухи длинный конверт с пестрыми марками, полученный им от дальнего родственника из-за границы. В конверте лежало два исписанных листка. На одном я узнала почерк Селима. Он коротко писал, что здоров, и сообщал свой американский адрес.

Только теперь я начал понемногу убеждаться: странная весть вовсе не вздорная выдумка.

— Ты ответила ему?

— Да. Он ведь не знал о смерти матери и очень тосковал по родному гнезду. Спустя еще какое-то время мне прислали официальный запрос из соответствующего учреждения: согласна ли я на гостевой приезд Селима Велиева? Я ответила, что не возражаю. Могла ли я лишить человека права поклониться материнской могиле?!

— Ты с кем-нибудь советовалась?

— С прежним секретарем райкома. Он не очень-то верил в подобный приезд и велел не поднимать напрасного шума… Но вчера я получила неожиданную телеграмму из Москвы. Не захотела говорить тебе о ней во время рабочего дня… Хотя Селим теперь отрезанный ломоть, — продолжала Мензер, — его надо встретить достойно. Показать, как многого достигло за годы его отсутствия родное село…

От деловитого звучания ее голоса я почувствовал некоторое облегчение. Свинцовая тяжесть понемногу отпускала. Происшествие приобретало как бы уже будничную окраску, когда меня пронзила вдруг новая мысль: а как же тайна, которую Мензер хранила от меня так долго?! Скрытность любящих убивает их веру друг в друга. Любовь не живет без веры…

Мензер словно угадала мое смятение. Она судорожно стиснула пальцы.

— О аллах! — побелевшими губами прошептала она. — Что станут теперь о нас говорить!

— О чем ты?

— До сих пор люди не видели в наших отношениях ничего предосудительного: ты холостяк, я вдова. Почему нам не встречаться, не пожениться даже? Но теперь все будет выглядеть совсем иначе: муж-то оказался жив. Да еще бежавший с поля боя трус, попавший в плен. Может быть, даже дезертир и предатель? То-то пожива «безупречному» Латифзаде! «Кому доверено воспитание наших детей? Я ведь говорил, я предупреждал…» Это еще что? Будут плести такое, что сейчас и вообразить невозможно!

Когда Мензер уходила, все селение давно уже погрузилось в сон. Поздняя осень медленно роняла слезинки. Дождь был различим только в свете фонаря. Окутанная влажным облаком, Мензер переступила освещенный круг и растаяла во мраке.

22

Последнее время я никак не мог постигнуть тактику Латифзаде. Он взял в привычку постоянно советоваться со мною и легко менял точку зрения. Поначалу яростно выступая против Мензер-муэллиме, он вдруг принялся расхваливать ее. По его словам, она извлекла правильный урок из критики и сможет легко избавиться от прошлых ошибок. «Женщины податливы на внушение, — разглагольствовал он. — Это в них ценная черта». Я морщился, но молчал.

Настало воскресное утро, когда до прибытия поезда, на котором возвращался Селим, оставалось всего несколько часов.

Латифзаде окликнул меня неподалеку от райкома:

— Вы знаете, что отыскался ваш бывший односельчанин и, кажется, даже родственник?

— Откуда подобные сведения?

— Не столь важно откуда, — серьезно ответил он. — Главное, что это муж Мензер-муэллиме, который столько лет считался погибшим!

— Да, знаю. — Я старался, чтобы голос звучал как можно спокойнее. — Родина — мощный магнит. Вот его и потянуло обратно.