Планета матери моей - [176]

— Вот для них, — серьезно подхватил Билал, — и надо проторить дорогу к более тонким, качественно новым понятиям. Полнота чувств, по-моему, тождественна понятию счастья.

Билал вперил горящий взгляд куда-то поверх моей головы, словно нащупал путеводную точку, к которой устремлялся всем существом. Внезапно взгляд его потух, губы тронула легкая усмешка.

— Если бы Халима захотела… понять меня, разделить со мною труды… Но нет. Одержимость наукой вызывает в ней только злую иронию и раздражение. Она… она винит меня в том, что у нас нет детей!

Открыв свою тайную скорбь, Билал поник. Из груди его вырвался тяжкий вздох.

— Она думает, что ты облучился? — тихо спросил я. — Неужели это возможно?

— В принципе — конечно. Я часто имею дело с радиоактивными веществами. Изоляция далеко не совершенна. Однако дозы обычно невелики. Хотя у разных организмов восприимчивость неодинакова…

Помолчав, он добавил, решив, видимо, открыться до конца:

— Ты знаешь моих родителей, их преданность, их доброту. Чтобы помочь мне в годы учебы, снять с меня все заботы, они покинули родной дом. А теперь я месяцами даже не справляюсь о них! Почему? А что я могу им сказать? Стоит матери приехать в гости — она двух дней не может ужиться с Халимой. Мать возвращается разобиженная, Халима ворчит ей вслед: «Не больно-то они по тебе скучают. Если б не наши подарки, вовсе не открыли бы нашу дверь». Но это несправедливо, неблагородно! Мои родители совсем не такие…

— Послушай, — расстроенно прервал я. — Насчет отцовства… Ты советовался с врачами по-серьезному? Халима прошла обследование?

— Она не желает. Ни в какую! Говорит: а вдруг рожу урода? Его жизнь будет вечным укором…

Тягостный разговор прервался возвращением женщин. Окинув проницательным взглядом наши унылые, смущенные лица, Мензер быстро сказала:

— Ну, разумеется, решали без нас мировые проблемы? У мужчин удивительная способность испортить любой праздник. Сегодня надо беспокоиться только об угощении: не подгорело ли, хорошо ли пропеклось?.. А вот Халиме-ханум очень понравились наши окрестности, особенно берег реки. И голова сразу прошла.

— За чем же дело стало? Построим ей тут домик, будет разводить сады…

— А как же меченые атомы? — Халима язвительно дернула подбородком в сторону мужа. — Разве Билал с ними расстанется? Да скорее бросит жену!

— Ох, Замин, если и ты будешь против меня, мне форменный каюк! — с принужденным смехом отозвался тот.

— Нет, я как раз за тебя. Любоваться природой надо тоже со смыслом, вооружившись микроскопом и формулами. Мы ведь живем не в каменном веке, друзья! Любить природу — значит помогать ей.

Кажется, все согласились со мной.

Мензер снова воскликнула:

— Больше никаких серьезных разговоров! Только веселиться и дышать благодатным, живительным воздухом!

Мать уже спешила от жаровни с дымящимися шампурами в обеих руках.

— Отведайте для начала жареных куриных потрошков, — приветливо сказала она. — Вскоре подоспеет новое блюдо. Чтоб не сказали после, что старая Зохра морила вас голодом!

Искоса поглядывая на Халиму, она добавила с тайным смыслом:

— У меня всегда была легкая рука: стоит мне поднести женщине кусочек сердца или печени и…

— Что же случалось? — с набитым ртом спросила Халима, видя, что внимание моей матери обращено именно к ней.

— Ребеночек удастся в того, кто угощает потрошками от души, — вот что. Этого тебе мать тоже не объяснила?

— В городе таких примет не знают.

— Скучно там живут! Забыли старые обычаи. Оттого и дети городские похожи друг на друга — серые, бледные. А я верю: если напьешься воды из речки Узорки, посидишь на ее берегу, младенец родится проворный, говорливый, с маковыми щечками…

Отчаянный визг щенка заглушил последние слова. За ним снова гналась свора собак с оскаленными зубами, и перепуганная собачонка пыталась по-кошачьи вскарабкаться на ствол дерева.

— Билал! Спаси его! — завизжала Халима.

Моя мать, покачивая головой, пробормотала:

— Да лишит тебя поскорее аллах этой игрушки!

Неподалеку от нас расположилась веселая компания. Взявшись за руки, мужчины и женщины водили хоровод. Распорядитель по временам взмахивал красным платком, и тогда все согласно вскрикивали, приплясывая: «Гей… гей!» Эхо подхватывало голоса, разносило их по долинке.

— Ступайте к ним, — сказала мать. — Они умеют веселиться! Да ну же, беритесь тоже за руки… Гей, гей!

— К такой пляске нужна песня! — крикнул я танцующим. Вспомнив о листке, который недавно вручила мне, краснея и потупившись, маленькая трактористка, достал его из кармана, быстро пробежал глазами. — Послушайте! Вот стихи одной молоденькой девушки:

Отчизна моя, долина в цветах, — прекрасна!

Здесь, в Карабахе, вырос цветок черноглазый, прекрасный…

Но взглядом поспешным меня не прельстит он, нескромный:

Не надобно свадьбы безвестной для девушки, гордой и скромной.

Промедлишь с помолвкой — невестой чужак увезет меня

                                                                      в край свой далекий…

Тебе же останется, плачущий струнами, саз на стене, одинокий!

— Кто это сочинил? — воскликнула с волнением Халима. — Она же настоящая поэтесса!

Я рассказал историю поездки на девичий полевой стан.