Планета бурь. Фаэты - [27]

И он метался на подушках сиденья.

…Потом Богатырев и Добров исчезли совсем…

Или Алеше так показалось… Он перестал их слышать.

Временами он ощущал, что теряет вес, иногда становилось тяжело в груди.

Голова гудела.

Их нет… значит, можно снять давящий шлем… Все пройдет, станет хорошо.

Дрожащими пальцами Алеша нажал на груди кнопку. Шлем отделился от магнитного воротника.

Алеша приподнялся на локтях, тряхнул волосами.

Шлема не было.

Алеша жадно вдыхал пьянящий воздух, напоенный острыми ароматами. Кружилась голова, становилось радостно, хотелось петь.

И Алеша, подчиняясь, непосредственному чувству, запел, взял высокую, сильную, озорную ноту и даже сам заслушался. Так бывало, когда он кончал под аплодисменты любимую арию.

И вдруг из тумана прозвучала ответная нота, светлая, звенящая, переливчатая…

Алеша сел, всматриваясь в туман. Он различал стволы папоротников, между ними гигантские распустившиеся цветы, яркие, багровые, золотистые и эмалево-синие…

Алеша словно обрел дар видеть в тумане. Что это?

Болезнь или воздух планеты так обострили органы его чувств?

Он отчетливо различал прогалину возле вездехода.

Но нигде не было ни Доброва, ни Богатырева.

А что это движется меж исполинских цветов? Фигура, словно одетая в туман, легкая, почти прозрачная, могущая взлететь при первом порыве ветра…

Ветер Дует здесь всегда. Алеша чувствовал, как ерошит он его волосы.

И туманная фигура приподнялась над цветами, взлетела, расправив руки-крылья…

Легко и неслышно опустилась она около Алеши.

И Алеша услышал знакомый голос, тихий, обращенный сейчас только к нему.

Он понял, что это была она!..

Он видел лес и цветы за ее спиной, но не мог разобрать лица.

У нее не было крыльев. Плащ цвета тумана ниспадал широкими складками. Его полы становились крыльями, когда она разбрасывала руки.

Руки… тонкие, нежные… Алеша не только видел, он ощущал их прикосновение.

И еще он увидел глаза… глаза венерянки, глубокие, искрящиеся… Они волновали его, звали, что-то говорили, объясняли…

А потом снова прозвучал ее голос. Она заговорила.

Он не понимал ее слов, но глаза словно переводили, проникая Алеше и в ум и в душу. Он слышал незнакомые звуки, но знал, что она говорит.

– Откуда ты? – спросила она, Алеша посмотрел наверх.

Она поняла.

Он сказал:

– Тебя не может здесь быть. Здесь ящеры. Разумные существа не успели еще появиться…

Она улыбнулась: – Ты же ведь появился.

Она сказала это так просто, так понятно! Она не могла и не должна была сказать ничего другого.

И Алеша снова понял ее.

– Я другое дело, – возразил он. – Мы прилетели… Прилетели с другой дочери Солнца, от другой звезды, которой ты никогда не видишь.

Она закинула руки за голову, плащ сполз на плечи.

Обнаженные руки были золотистыми.

– Я слышала о нем, – сказала она. – Оно ярче всех молний. Оно светит без грома, оно летает без крыльев, оно греет без дыма.

– Откуда ты знаешь? Ты поднималась выше туч?

Она отрицательно покачала головой, пристально смотря на Алешу: – Его видели те, кто дал жизнь всему моему племени.

– Как зовут твое племя? Как зовут тебя?

– Эоэлла, – сказала она.

Алеше хотелось сказать, что она прекрасна, как и ее имя, но голос перестал повиноваться ему.

Она протянула к нему руку и сказала: – Ты болен. Я исцелю тебя.

На ней были браслеты из колючих лиан.

Она коснулась обнаженной шеи Алеши, и он, почувствовав укол, дернулся.

– Ничего, ничего, – прозвучал над самым ухом гулкий бас Ильи Юрьевича.

Алеша хотел вскочить, чтобы видеть ее.

– Прости, пришлось снять твой шлем, чтобы сделать укол, – говорил Илья Юрьевич. – Хиноциллин… должен подействовать.

Алеша упал на подушки, зажмурился.

Он не хотел ничего слышать, он боялся открыть глаза, боялся, что не увидит ее.

Какое же у нее лицо? Неясные черты ускользали…

Она улыбалась, а руки ее были ласковыми…

Алеша открыл глаза.

Илья Юрьевич надевал на него шлем. Доброе в скафандре стоял на том месте, где только что была она…

– Туман густой, но все же поедем, – предложил Добров. – Включим инфракрасный прожектор. В ночные очки дорогу разгляжу.

– Где она? – спросил Алеша.

– Кто? – обернулся Добров.

– Эоэлла.

– Как? – переспросил Илья Юрьевич.

– Венерянка.

– Ах, венерянка? – повторил Богатырев. – Надеюсь, теперь она пройдет.

Алеша заметался на подушках.

– Не надо! Не надо! – твердил он.

Богатырев склонился над ним.

– Не надо, чтобы она уходила, – просил Алексей.

– Ну, знаешь ли, – услышал через шлемофон Алеша. – Лучше прогоним эту «венерянку». Ты придумал этой местной лихорадке удачное название. Хиноциллин – прекрасное средство. Я закатил тебе двойную дозу.

Алеше стало так горько, что он готов был зарыдать.

Ее не было! Это был всего лишь лихорадочный бред!..

Эоэлла!

Где он мог это слышать?

И вдруг он вспомнил.

Так звучал странный крик из тумана.

Обессиленный, Алеша упал на сиденье.

Богатырев посмотрел на него через стекло шлема.

– Испарина, – сказал он. – Это хорошо.

Алеша спал и сквозь сон чувствовал, как колеблется вездеход, как круто меняет направление, проваливается, кренится на подъемах.

Пришел в себя Алеша сразу. Голова была светлой, ясной.

Вездеход шел по ручью, вернее, над его водой, повторяя все причудливые его изгибы.

– Ну как, добрый молодец? Справился с венерянкой? – сказал Илья Юрьевич, заметив его пробуждение.