Пламя - [3]

Рёскин — через мать Стэплдона — похоже, был одним из тех, кто оказал наибольшее влияние на подростковую жизнь Олафа. Рёскин, сын состоятельных родителей, очень рано заявил о себе как о выдающемся поэте и в конечном счете стал одним из ведущих теоретиков искусства и социальных критиков девятнадцатого века. Он значительно опережал свое время, поддерживая национальное образование, осуждая промышленность за растрачивание природных ресурсов и загрязнение окружающей среды, борясь за пенсии по старости и выступая за приведение в порядок самого процесса труда. Он пропагандировал возврат к более простой, менее искусственной жизни, и этот аспект его философии вызывал искреннее почитание. Эмилин Стэплдон настолько доверяла мнению Рёскина, что когда тот заявил: «Старые ремесла ни в коем случае не следует забывать», тут же обзавелась прялкой. Ее кузины разделяли это исступление и нередко совершали паломничества в расположенный близ озера Конистон-Уотер Брентвуд, где проживал Рёскин. Труды Рёскина всегда находились под рукой и постоянно обсуждались в доме, так что отстаивание Олафом прав рабочих и его энтузиазм к социализму в целом вполне объяснимы.

Тогда как Эмилин насыщала сына общественными науками, Уильям делал упор на зачатки наук естественных. Мальчик впитывал и одни, и другие ровно в той мере, чтобы создать то исключительное сочетание философии, социологии и науки, баланс которых поднимает его работы до их уровня величия.

Агностицизм Олафа также происходит от его родителей. Его отец, судя по всему, не состоял ни в какой секте, так что любое прямое религиозное влияние могло исходить разве что от его матери. Она была унитарием. Унитарианство — это движение в протестантизме, которое отвергает Троицу и божественную природу Иисуса Христоса и исповедует — как и евреи — веру в единого Бога. Унитарии, однако же, принимают учения Иисуса, придавая особое значение его морали и нравственности. Они подчеркивают важность характера и известны своей толерантностью к другим религиям.

В свои зрелые годы Стэплдон отрицал, что является христианином, несмотря на усиливающуюся в его работах, начиная с 1940 года, склонность к мистицизму в глубоко укоренившемся чувстве религиозности. В «Открытии глаз» он стоит на позициях «человека, неверующего в Бога» вследствие отчаяния, вызванного невозможностью найти какие-либо окончательные ответы через приобретаемые людьми знания. Более того, похоже, он открыто присоединяется к мнению о том, что где-то существует более высокая сфера мирской жизни:

Таким образом, уже самому научному нраву приходится полагать, что запутанная вселенная существующей в настоящее время науки является всего лишь одной из областей более обширной и неизвестной вселенной. И потому вы вынуждены снова со всей серьезностью отнестись к мысли о том, что этот временной и пространственный мир есть всего лишь преддверие некого другого мира. Мы, которые некогда… отвергли все нелепые слухи о ненаблюдаемой реальности, похоже, должны теперь внимательно прислушаться к тем, кто заявляют о доступе к этой сфере, уверяя нас, что всем душам предстоит пройти через нее.

Начальное образование (шесть классов) Олаф Стэп-лдон получал в Эбботсхолме, передовой школе-интернате, расположенной в Уттоксетере, графство Дербишир. Основателем школы был доктор Сесил Редди, который полагал, что некоторых молодых людей следует обучать лидерству и ответственности. Олаф учился там очень хорошо, но одной из вещей, которые наиболее отчетливо отложились в его памяти, стал первый личный опыт помывки овец.

Из Эбботсхолма он проследовал в оксфордский Байольский колледж, где обзавелся степенью бакалавра, а затем и магистра истории, завершив обучение незадолго до Первой мировой войны (уже после войны он защитит диссертацию по философии в Ливерпульском университете). В Оксфорде он учился средне. Именно в этот период он достиг своего полного физического развития: рост его равнялся пяти футам, восьми дюймам (172 см), вес — 140 фунтам (63,5 кг), причем данные весовые показатели практически не менялись до конца жизни. Будучи мускулистым парнем, в колледже он входил в состав гребной распашной «восьмерки».

Соглашаясь полагать «Разделенного человека» автобиографическим романом, мы можем заключить, что как раз таки в Оксфорде Стэплдон и приобрел свой первый любовный опыт. В этой книге говорится о том, что главный герой, Виктор, умом понимает, что его сексуальная стыдливость — штука неправильная, но в эмоциональном плане он связан ей по рукам и ногам. Виктор рассказывает о своих мимолетных школьных связях с двумя женщинами, одна из которых старше него. Оглядываясь на эти связи с перспективы возраста, он полагает (со всей убежденностью), что Фрейд ошибался, и что, возможно, в условиях викторианского общества они имели гораздо большую ценность, чем он готов тогда был это признать. Виктор находит этот опыт приносящим физическое удовлетворение, но во всем прочем стерильным, и решает не продолжать эти отношения.

Вышеизложенное является прелюдией к заявлению, что в романах Стэплдона много дискуссий о сексе и сексуальных нравах. Сегодня, когда читатели уже привыкли принимать самый непристойный материал, не моргнув глазом, легко можно упустить из виду тот факт, что для того времени слог и формация всех его работ были необычайно откровенными и прямыми. Сексуальные привычки выдуманных им цивилизаций описаны столь же полно, как и их, этих цивилизаций, наука, искусство и философия. В «Странном Джоне» очень явно выражен инцест. Сюжет «Сириуса» вращается вокруг сексуальных отношений между женщиной и собакой, наделенной человеческим разумом. В «Последних людях в Лондоне» встречается одалживание жены. Когда персонажи Стэплдона описывают свое сексуальное образование, встает обоснованный вопрос: сколь многое из описываемого основано на собственном опыте автора? Если оставить в стороне фрейдистский анализ, то секс в художественной прозе Стэплдона скорее прибавляет, нежели отнимает, придавая иную размерность живости и яркости его лучшим произведениям.