Пламя над Англией - [78]

– Я старался не попадаться тебе на глаза, – объяснил Энтони Скарр. – А теперь нам нужно поговорить.

Это не представляло труда, так как они не были на вахте. Матросы на кораблях короля Филиппа пребывали едва ли в лучшем положении, чем галерные рабы. Они спали, где придется – на палубах, в коридорах, на ступенях сходных трапов. Их не делили на отдельные отряды и не приписывали к определенным местам на корабле во время боевых походов.

– Я знал, что кто-то из наших служит у Санта-Круса, – продолжал Энтони. – Когда я услышал твои просьбы к Окендо, то догадался, что это ты. Я был точно в таком же положении, окончив дело, находясь в Лиссабоне и не зная, как добраться домой. А ты показал мне отличный способ! Пускай испанцы отвезут нас в Англию! Я убедил боцмана, что Окендо прислал к нему нас обоих, и был зачислен в команду.

Пока юный Скарр говорил, юный Робин напряженно думал.

– Вечером я буду стоять у руля и освобожусь около полуночи, – сказал он. – Буду искать тебя здесь.

На кораблях Непобедимой армады плыли шестеро людей Уолсингема, но во славу тех, кто тайно выполняет опаснейшую работу, не трубят трубы и не реют знамена. История сохранила сведения лишь об этих двоих.

В битве у Плимутского пролива, в которой английский флот, подгоняемый ветром, одержал верх над армадой, один большой галеон был захвачен и доставлен в Дартмут.[155] Медина-Сидония спешил, несмотря на тревожные признаки. Он был плохим моряком. В его планы входило встретиться в Кале с войсками герцога Пармского, пришедшими из Нидерландов, сопровождать их, плывущих на плоскодонных барках, в плавании через проливы к английским берегам, высадить на них армию опытных солдат и вести сражения на суше. Армада служила для него транспортом, а не боевым средством, и хотя Окендо, де Лейва и Рекальде ворчали на него за трусость, он настаивал на своем, а судьба Англии по-прежнему висела на волоске.

Робин с тремя другими матросами стояли у руля высоко на корме, держа на курсе громоздкий, тяжело переваливающийся на волнах корабль. Шершни английского флота, несмотря на недостаток пороха и ядер, жалили испанцев снова и снова. Всю ночь Робина не покидало чувство радости. С наступлением темноты на утесах зажглись маяки, а пробивавшаяся сквозь тучи луна заливала серебром море и родные берега.

В экипажах армады были лоцманы, хорошо знавшие Ла-Манш. Флот плыл мимо мыса Берри, поросшего густым, словно мех, папоротником, мимо отмелей Уэст-Бея,[156] пока к утру ветер не прекратился. Робин мечтал, что пока он стоит у руля, его глазам представится мерцание маяка на Пербек-Даун. Дэккум, наверное, зажег его, а друзья будут стоять рядом. Синтия, сидя на лошади, устремит взгляд в море; пламя маяка отразится в ее глазах и осветит прекрасное взволнованное лицо. Бэннеты, конечно, тоже будут там, преданно молясь за успех оружия ее величества, который обеспечит продолжение ее терпимого царствования. И никто из них даже представить не сможет, что Робин стоит у руля испанского галеона, плывущего ближе всех к берегу!

Рев ветра в снастях, треск парусов и стук блоков, покачивание судна, стоны шпангоутов,[157] словно собирающихся рассыпаться, вспышки орудийных залпов в темноте, треск расщепленного дерева, когда выстрел достигал цели, заставляли кровь Робина струиться в жилах с бешеной скоростью и пробуждали в нем такое радостное воодушевление, что он с трудом удерживался от того, чтобы не рассмеяться в лицо боцману.

Но этой ночью предстояло сделать еще кое-что, если Бог – не Бог Филиппа, Папы или Генриха Валуа, коли таковой существовал, что весьма сомнительно, а Бог Елизаветы, Дрейка и протестантской Англии – поможет его усилиям. Ниже полуюта[158] находилось помещение, переполненное солдатами и канонирами. Еще ниже расположился со своими слугами и секретарями Окендо, допоздна потягивающий вино в своей просторной каюте. А ниже каюты Окендо помещался склад с боеприпасами – бочонками пороха и пирамидами ядер. У Робина был готов план – Синтия недаром говорила, не то смеясь, не то восхищаясь, что он великолепно придумывает планы. Но, к его огорчению, ветер стих. Робин напрягал глаза изо всех сил, но Портленд все еще скрывался впереди в темноте.

Робин спустился по трапу мимо малых орудий по коридору, ведущему к каюте Окендо. Солдат с заряженной аркебузой и фитилем стоял на страже. Но в помещении было жарко, и дверь в каюту оставалась открытой. Робин мог видеть Окендо, сидящего за столом над картой Англии. На его лице играла улыбка, а под локтем стоял бокал.

– Hasta manana,[159] ваше превосходительство, – пробормотал Робин. – Вам придется высадить меня как можно ближе к дому.

Юноша нашел Энтони Скарра спящим на циновке у фальшборта.[160] Присев рядом с ним на корточки, он закрыл ему рот ладонью и стал трясти за плечо, покуда тот не проснулся. Палуба была усеяна крепко спящими матросами. То и дело кто-то из них вскрикивал во сне, поворачивался на другой бок и засыпал снова. Молчание прерывали стоны раненых и молитвы священников.

– Следующей ночью будет легче, – прошептал Робин. – Еще один день труда и сражений, и они будут спать до Судного дня.