Пламя над Англией - [10]

Его смех, однако, сослужил ему службу. Робин расслабился и ответил с улыбкой:

– Прошу прощения, сэр, но нас никто не сможет подслушать. Дэккум стоит у двери. Итак, одиннадцать лет назад, одной майской ночью…

– Запомни как следует дату! 12 мая 1570 года мой курьер доставил просьбу о помощи твоему отцу, Джорджу Обри. Джордж выехал из Эбботс-Гэп перед наступлением темноты и поскакал во всю прыть к моему дому в Сидлинг Сент-Николас. Я пораньше отослал слуг спать, открыл ворота и спустился к сломанному кресту, откуда шла вверх дорога к дому, и в предрассветной тьме услышал цоканье копыт его лошади.

Сэр Френсис склонился вперед и понизил голос. Он старался сделать свой рассказ как можно более романтичным, дабы возбудить воображение мальчика. Это потребовало немалых усилий, так как история должна была звучать правдиво.

– Мы привязали лошадь в большой конюшне, неподалеку от Сидлинг-Корта, и я незаметно провел твоего отца в дом. Там я попросил его о помощи. Папа Пий V[28] в феврале того года любезно отлучил ее величество от церкви. Булла освобождала всех католических подданных королевы от лояльности по отношению к ней. И более того, она превращала ее убийство в богоугодное деяние, которое обеспечивало деньги в этом мире и рай в будущем. Однако, убийство королевы не устраивало других монархов. Валуа и Филипп Испанский после этого думали бы только о том, чья очередь следующая. Булла не была опубликована. Но я, Робин, хотел, чтобы ее опубликовали.

– Вы, сэр?

– Да, я. Королева ходит без всякой охраны. Рядом с ее дворцом Уайтхолл проезжая дорога. В ее саду в Ричмонде[29] гуляет, кто захочет. Никогда не видел женщины, которая так мало заботилась бы о своей безопасности, как ее величество.

– Но если булла не была опубликована?..

– Тем не менее каждому предателю в королевстве стало известно об обещанном вознаграждении и месте среди святых. Но я хотел, чтобы об этом узнали и честные люди, а ее величество, несмотря на свою беспечность, была бы спасена. В темноте кинжал более опасен, чем при ярком свете. И я оказался прав. Ибо когда буллу опубликовали, вся Англия издала гневный вопль, который отозвался набатом во всех уголках Европы. В ту ночь я говорил с твоим отцом…

– А как он в этом участвовал? – спросил Робин.

– У меня имелась копия буллы. Джордж Обри был добрым протестантом, сельским джентльменом, никогда не бывавшим при дворе, и человеком большой силы духа. На рассвете 15 мая он прибыл в Лондон, в шесть утра булла была на дверях дворца лондонского епископа. Ее повесил туда католик, которого казнили, но если бы он этого не сделал, то твой отец прибил бы ее следующей ночью к кресту собора Святого Павла.

Уолсингем возвысил голос, его глаза сверкали, лицо дышало мрачной решимостью.

– И понес бы такое же наказание, – заметил Робин.

Министр не стал уклоняться от ответа.

– Вполне возможно, – сказал он. – Это выглядело как измена. Нам пришлось бы потрудиться, доказывая, что в действительности это было актом преданности. Джордж Обри сослужил королевству великую службу, которая не только не принесла ему почестей, а могла запятнать его имя позором, который распространялся бы на всех, кто его носит.

Духовной родиной Уолсингема была Женева.[30] Добрый отец, примерный семьянин, щедрый покровитель литераторов, специалист по аккуратно подстриженным садам в новом итальянском стиле, он черпал силу не в этих чертах характера, а в своей вере. Уолсингем являлся последователем Кальвина.[31] Ради торжества кальвинизма он был готов тратить деньги королевской казны, в любое время обнажить меч с тех пор, как десять лет назад он стал государственным секретарем ее величества, даже принудить королеву начать войну и погубить Англию, если бы этому не препятствовал ее гибкий ум, часто ставивший министра в тупик. Сидя у камина, Уолсингем с фанатичным огнем в глубоко посаженных мрачных глазах смотрел на своего юного собеседника. Джордж Обри был его лучшим другом, но он без колебаний использовал его преданность, хотя это могло опозорить его имя и привести под топор палача.

– Почему, сэр, вы раскрыли мне этот секрет? – спросил Робин.

– У меня нет новостей из Испании, а вскоре они мне понадобятся, – последовал ответ.

Робин покачал головой. Случайно или намеренно – этого он никогда не узнал – Уолсингем загнал его в угол между камином и боковой стеной ниши. Он не мог вырваться оттуда так, чтобы это не выглядело попыткой к бегству. Такое положение очень его смущало. Но ему придется стоять прямо и давать четкие ответы, скрывая в сердце тайную цель своей жизни.

– Что? – воскликнул секретарь, раздираемый между гневом и презрением. – Ты все еще упрямишься? Ночью и днем я решаю великие дела королевства и не могу справиться со школяром! Какая мысль тебя терзает?

– Мой отец погиб в Испании, – просто ответил Робин.

Предлог? Причина? Или страх, что такая же судьба постигнет и его? Уолсингем не мог на это ответить. Ни один мускул не дрогнул на лице мальчика, а голос его звучал напряженно, но твердо.

– Я слышал об этом.

– Значит, вы знаете?..

Уолсингем покачал головой.

– Тогда, как и теперь, я не имел известий из Испании. Я никогда не видел твоего отца после той ночи, когда он приезжал в Сидлинг-Хаус, хотя слышал, что он отправился в путешествие в Италию, а затем в Испанию.