Пламя и ветер - [30]

— Я их утром разнесу сам, — сказал Хлум. — Если опять уйти вдвоем, пожалуй, хозяин заметит.

Пакет с листовками они спрятали около ворот, и хорошо сделали, потому что, как раз когда они раздевались, мастер спустился в пекарню; он жил на втором этаже.

— Где это вы разгуливали? — строго спросил он, потому что не любил, когда подмастерья уходили, вместо того чтобы поспать.

— Заскочили на минутку к девочкам, хозяин, на одну минутку! — ответил Янатка.

— На это есть воскресенье. Еще раз увижу, что бегаете, выгоню! — И хозяин хлопнул дверью.

Хлум выскочил из пекарни еще до рассвета и думал, что в два счета отделается от листовок. Но по улицам уже шли разносчики, зеленщики и всякая окраинная голытьба, двери домов распахивались, выходили служанки и привратницы. Ах, черт! А раньше никак не уйти. Уже и лавки открываются, вон расходятся кривоногие ученики Кршижа с корзинками на головах.

В измазанной тестом руке Иозефа оставалось еще полпачки листовок. Он очутился уже в Новом Месте, пробежал по Широкой улице. Здесь живут богачи, они-то еще спят. Вернуться было уже нельзя, следом шли какие-то двое, хорошо еще, что Хлум вовремя заметил их. Он был на Новом бульваре и прибавил шагу. Те двое тоже перешли на рысь.

Хлум быстро свернул за угол Туновского дворца и вбежал в ворота, которые, на счастье, были не заперты. Где бы спрятаться? Но прежде всего — избавиться от листовок!

Он прихлопнул за собой калитку и натолкнулся на девушку, которая несла бельевую корзину. Девушка чуть не вскрикнула.

Лампочка в нише скудно освещала сводчатую галерею.

— Не выдавайте меня, пожалуйста, — быстро заговорил Хлум. — Я друг бедняков, за мною гонятся сыщики.

Девушка поставила корзину на пол и стояла, опустив руки, ошеломленная этой встречей.

— Не бойтесь меня. Мы вместе понесем ваше белье, верно? — Он нагнулся и сунул листовки в глубь корзины. — Я вам помогу... Ну, пошли. — Он нахлобучил кепку, на которой видны были следы муки, до самых бровей. — У ворот стоят два шпика, если они вас спросят, не выдавайте меня!

Статная, темноглазая девушка с черными волосами, гладко расчесанными на прямой пробор, послушно нагнулась и взялась за ручку корзины. Она никак не могла прийти в себя. Они вышли и чуть не бегом направились к маленькой площади, у костела девы Марии Снежной.

Двое сыщиков, видимо, стояли на углу Харватовой улицы, Хлум чувствовал это затылком, не глазами.

Уже рассвело, на улице было много прохожих.

Только на Скотном рынке служанка пришла в себя и вскипела:

— Что это еще за шуточки? Что вы там сунули в корзину? Тотчас забирайте и проваливайте, да поживей. Кто вы такой? Я честная девушка и не связываюсь в проходимцами.

— Не сердитесь, фрейлейн, я вам все объясню. Только не сейчас. Уж если не хотите, чтобы я провожал вас дальше, я сейчас уйду. Но очень прошу вас, спрячьте куда-нибудь тот пакетик, что под бельем. Я за ним скоро зайду.

Девушка от обиды чуть не расплакалась, слезы показались на ее красивых карих глазах.

— На днях я вас найду и все объясню, — продолжал юноша с русыми усиками. — А пока спасибо вам, вы меня спасли. Пакет, пожалуйста, никому не показывайте и ничего о нем не говорите!

— Я его сожгу, а вас и видеть не хочу! Уходите! — Она топнула ногой и отвернулась.

Хлум вежливо снял кепку и улыбнулся.

— Не бойтесь, ей-богу, я честный человек.

Ему понравилась сердитая девушка. Как она сверкнула глазами!

Втянув голову в плечи, предусмотрительный Хлум кружным путем через Мустек и Провазницкую улицу зашагал на Староместскую площадь. Но никто не следил за ним, не обращал на него внимания.

Уже совсем рассвело.

В еврейском квартале в толпе сновали полицейские, собирая листовки.

Хлопот у них было достаточно, но им так и не удалось поймать злоумышленников, которые напечатали и разнесли эти листки.

Больше всего полицию разозлили листовки на статуе св. Яна Непомуцкого на Каменном мосту. Теперь по ночам сюда стали посылать постового.

3

Иозеф Хлум, который прежде заботился о своей внешности не больше, чем о прошлогоднем снеге, вдруг стал регулярно бриться и купил себе у старьевщика вполне приличный, почти новый костюм. Старьевщик уверял, что прежний владелец, важный чиновник с Малой Страны, надевал его раза два, не больше. Когда в воскресенье Хлум нарядился и взял в руки тросточку, Янатка покачал головой.

— Да что это с тобой, Иозеф? Хлыщ с Пршикопов, да и только. Уж не сватаешься ли ты к барышне из благородного семейства? Может, метишь на крупное приданое, хочешь зажить в свое удовольствие?

Иозеф зарделся и пробормотал, что ему надоело ходить неряхой, и уж, во всяком случае, хотя бы по воскресеньям, в праздник, хочется быть похожим на человека.

— Пожалуй, стоит и мне об этом подумать. — Вацлав вскинул голову. — Живу как монах, разве, что иной раз подцеплю какую-нибудь гулящую. — Он поглядел на свои кривые ноги, помолчал и вздохнул. — У тебя-то, Пепик, хоть ноги в порядке, на тебе не оставило следов наше проклятое ремесло. — Он взял с окна трубку и, набивая ее, продолжал: — А на меня девушки заглядываются, только пока я сижу за столом. А как встану, и они увидят меня во всей красе, так сразу прыскают в платочек. Разве найдется охотница выйти за меня замуж? Со мной и не потанцуешь!