Пламя Деметры - [14]

— Сейчас он работает?

Вместо ответа Анатолий вытащил из-под куртки мобилу, протянул ее Вахиду, а затем проделал с ней несколько нехитрых манипуляций через нейрошунт. Вахид озадаченно присвистнул.

— М-да… — только и смог сказать он. — Ничего, что я к вам по-простому?

— Ничего, — махнул рукой Анатолий, — я снобизмом не страдаю. У вас найдется что-нибудь поесть? А то у меня внутренние батареи совсем разряжены. Это не срочно, если у вас проблемы с продовольствием, я могу обойтись…

— Ничего-ничего, — остановил его Вахид. — Такаси, отведешь его на кухню, скажешь раздатчикам, чтобы майора Ратникова кормили без ограничений. Как вас зовут, кстати?

— Анатолий.

— Вахид.

Они пожали друг другу руки.

— Я бы хотел отдохнуть пару дней, — сказал Анатолий, — а потом поподробнее ознакомиться с обстановкой. Но если у вас найдется для меня какое-нибудь конкретное задание…

— Я подумаю, — сказал Вахид. — А если ничего не придумаю, мы подумаем вместе.

— Мне потребуется доступ к штабным документам.

— Получите.

— Спасибо.

— Пока не за что.

— Заранее спасибо, — улыбнулся Анатолий. — Если ко мне больше нет вопросов, не смею задерживать.

— Документы у вас есть? — внезапно спросил Вахид.

— Да, конечно, — ответил Анатолий, — документы прикрытия есть, вот, пожалуйста, — он протянул Вахиду свою идентификационную карту. — Имя и биография настоящие, только должность другая. Ну, вы поймете.

Анатолий улыбнулся, потому что представил себе, как Вахид изучает документы вновь прибывшего офицера и обнаруживает, что тот служит в особом отделе братства офицером для особых поручений. А что, очень хорошее прикрытие, можно даже сказать, идеальное.

2

Рамирес вошел в студию и обнаружил, что она не пуста, как это обычно бывает за час до начала съемок. За монтажным пультом сидел Миштич Вананд, он был изрядно навеселе, если судить по стоявшему перед ним полупустому бокалу с амброзией. Глаза Миштича были тревожно расширены, в них застыло какое-то непонятное выражение. Наверное, с таким выражением кролик смотрит на удава или на лесной пожар, окруживший его со всех сторон.

— Привет! — проговорил Миштич заплетающимся языком. — Новости видел?

— Какие новости?

— На, смотри, — Миштич ткнул пальцем в пульт и указал на кнопку перемотки назад.

Очевидно, он хотел указать на кнопку воспроизведения, но промахнулся.

— Извини, я пойду, — сказал Миштич и попытался встать. — Второй раз смотреть не буду, а то стошнит. Мне и одного раза хватило.

С этими словами он все-таки встал на ноги и нетвердым шагом удалился из комнаты. Рамирес подошел к пульту, отодвинул в сторону недопитую амброзию и включил воспроизведение записи.

Запись была длинная, почти час, но все самое важное произошло в первые минуты. Первые десять минут Рамирес смотрел на экран не отрываясь, как бы зачарованно, потом он стал ускоренно проматывать запись, и когда она закончилась, то обнаружил, что стакан амброзии пуст. Рамирес не помнил, когда он его допил.

Зрелище было ужасное. И самое страшное было то, насколько буднично оно было снято. Вначале панорама фермы, самой обычной маленькой фермы, каких вокруг Олимпа сотни, если не тысячи. Вид снаружи, вид сбоку и сверху, не иначе из ветвей высокого дерева, хозяин, жены, дети, собаки, все красиво, все здорово, замечательный идиллический пейзаж.

Потом из леса появился большой грузовик, из него вылез белобрысый мальчишка, поговорил с хозяином, хозяин открыл ему дверь, и дальше молниеносно — снайперский выстрел, ящеры выскакивают из кузова, перелетают через забор, выбивают окна, врываются в дом, раздается одинокий женский крик. А потом ящер выносит из дома оглушенную женщину, мерзкий мальчишка осматривает ее и ощупывает, как в борделе, и разочарованный, убивает ножом, как скотину. Потом ящеры деловито выносят из дома детские трупы, грузят их в машину, а командир отряда сидит на подножке машины и деловито беседует с кем-то, не попавшим в кадр, и время от времени раздает указания людям и ящерам. Почему-то эта спокойная деловитость показалась Рамиресу самой ужасной.

— Ну что? — спросил Миштич, неслышно появившись сзади. — Что скажешь?

— Еще амброзия есть? — спросил Рамирес и сразу же почувствовал, как пересохло у него в горле.

— Перед эфиром не набирайся.

— Сам знаю. Так амброзия есть?

— Есть.

— Так тащи!

После второго стакана Рамирес снова начал немного соображать.

— Кто это снял? — спросил он.

— Не знаю, — ответил Миштич. — Я получил эту запись из особого отдела, полагаю, они снимали скрытой камерой. Ты заметил, что один из бандитов никогда не появляется в кадре?

— Тот, с которым японец разговаривал?

— Да, тот самый. Двойной агент, наверное.

— Да хоть тройной! Он все видел и ничего не сделал, да я его за это своими руками удавил бы!

— Не горячись, до эфира еще пятнадцать минут. О, Шива милостивый! До эфира. пятнадцать минут, а текст еще не готов!

Рамирес посмотрел на часы и увидел, что действительно до эфира осталось пятнадцать минут, а текст, мягко говоря, не готов. Внезапно Рамирес понял, что и как он будет говорить.

— Не волнуйся, — сказал он. — Давай-ка лучше пока смонтируем эти кадры как следует. Сегодня я буду говорить совсем немного.