Пламенный круг - [4]

Тяжкой жизни ты обрек.

Тучи зыблешь ты летучие,

Ветры гонишь вдоль земли,

Чтоб твои лобзанья жгучие

Раньше срока не сожгли.

Неотменны повеления,

Нет пощады у тебя.

Ты царишь, презрев моления,

Не любя и все губя.

«Опять сияние в лампаде…»

Опять сияние в лампаде,

Но не могу склонить колен.

Ликует Бог в надзвездном граде,

А мой удел — унылый плен.

С иконы темной безучастно

Глаза суровые глядят.

Открыт молитвенник напрасно:

Молитвы древние молчат, —

И пожелтелые страницы,

Заветы строгие храня,

Как безнадежные гробницы,

Уже не смотрят на меня.

«Короткая радость сгорела…»

Короткая радость сгорела,

И снова я грустен и нищ,

И снова блуждаю без дела

У чуждых и темных жилищ.

Я пыл вдохновенья ночного

Больною душой ощущал,

Виденья из мира иного

Я светлым восторгом встречал.

Но краткая радость сгорела,

И город опять предо мной,

Опять я скитаюсь без дела

По жесткой его мостовой.

«Давно мне голос твой невнятен…»

Давно мне голос твой невнятен,

И образ твой в мечтах поблек.

Или приход твой невозвратен,

И я навеки одинок?

И был ли ты в моей пустыне,

Иль призрак лживый, мой же сон,

В укор неправедной гордыне

Врагом безликим вознесен?

Кто б ни был ты, явись мне снова,

Затми томительные дни,

И мрак безумия земного

Хоть перед смертью осени.

«Я напрасно хочу не любить…»

Я напрасно хочу не любить, —

И, природе покорствуя страстной,

Не могу не любить,

Не томиться мечтою напрасной.

Чуть могу любоваться тобой,

И сказать тебе слова не смею,

Но расстаться с тобой

Не хочу, не могу, не умею.

А настанут жестокие дни,

Ты уйдешь от меня без возврата,

О, зачем же вы, дни!

За утратой иная утрата.

«Цветик белоснежный…»

Цветик белоснежный

У тропы тележной

Вырос в месте незнакомом.

Ты, мой друг, простился с домом,

Ты ушел далеча, —

Суждена ль нам встреча?

Цветик нежный, синий

Над немой пустыней

Вырос в месте незнакомом.

Ты, мой друг, расстался с домом,

От тебя хоть слово

Я услышу ль снова?

«Скучная лампа моя зажжена…»

Скучная лампа моя зажжена,

Снова глаза мои мучит она.

Господи, если я раб,

Если я беден и слаб,

Если мне вечно за этим столом

Скудным и скудным томиться трудом,

Дай мне в одну только ночь

Слабость мою превозмочь

И в совершенном созданьи одном

Чистым навеки зажечься огнем.

«Над безумием шумной столицы…»

Над безумием шумной столицы

В темном небе сияла луна,

И далеких светил вереницы,

Как виденья прекрасного сна.

Но толпа проходила беспечно,

И на звезды никто не глядел,

И союз их, вещающий вечно,

Безответно и праздно горел.

И один лишь скиталец покорный

Подымал к ним глаза от земли,

Но спасти от погибели черной

Их вещанья его не могли.

«Целуйте руки…»

Целуйте руки

У неясных дев,

Широкий плащ разлуки

На них надев.

Целуйте плечи

У милых жен, —

Покой блаженной встречи

Им возведен.

Целуйте ноги

У матерей, —

Над ними бич тревоги

За их детей.

«Ты в стране недостижимой…»

Ты в стране недостижимой, —

Я в больной долине снов.

Друг, томительно любимый,

Слышу звук твоих шагов.

Содрогаясь, внемлю речи,

Вижу блеск твоих очей, —

Бледный призрак дивной встречи,

Привидение речей.

Расторгают эвмениды

Между нами все пути.

Я изгнанник, — все обиды

Должен я перенести.

Жизнью скучной и нелепой

Надо медленно мне жить,

Не роптать на рок свирепый,

И о тайном ворожить.

Сеть смерти

«Забыв о родине своей…»

Забыв о родине своей,

Мы торжествуем новоселье, —

Какое буйное веселье!

Какое пиршество страстей!

Но все проходит, гаснут страсти,

Скучна веселость наконец;

Седин серебряный венец

Носить иль снять не в нашей власти.

Все чаще станем повторять

Судьбе и жизни укоризны.

И тихий мир своей отчизны

Нам все отрадней вспоминать.

«Пламенем наполненные жилы…»

Пламенем наполненные жилы,

Сердце знойное и полное огнем, —

В теле солнце непомерной силы,

И душа насквозь пронизанная днем.

Что же в их безумном ликованьи?

Бездна ждет, и страшен рев её глухой.

В озарении, сверканьи и сгораньи

Не забыть ее, извечной, роковой.

«Наслаждаяся любовью, лобызая милый лик…»

Наслаждаяся любовью, лобызая милый лик,

Я услышал над собою, и узнал зловещий клик.

И приникши к изголовью, обагренный жаркой кровью,

Мой двойник, сверкая взором, издевался над любовью,

Засверкала сталь кинжала, и кинжал вонзился в грудь,

И она легла спокойно, а двойник сказал: забудь.

Надо быть как злое жало, жало светлого кинжала,

Что вонзилось прямо в сердце, но любя не угрожало.

«В день воскресения Христова…»

В день воскресения Христова

Иду на кладбище, — и там

Раскрыты склепы, чтобы снова

Сияло солнце мертвецам.

Но никнут гробы, в тьме всесильной

Своих покойников храня,

И воздымают смрад могильный

В святыню праздничного дня.

Глазеют маленькие дети,

Держась за край решетки злой,

На то, как тихи гробы эти

Под их тяжелой пеленой.

Томительно молчит могила.

Раскрыт напрасно смрадный склеп, —

И мертвый лик Эммануила

Опять ужасен и нелеп.

«Грешник, пойми, что Творца…»

Грешник, пойми, что Творца

Ты прогневил:

Ты не дошел до конца,

Ты не убил.

Дан был тебе талисман

Вечного зла,

Но в повседневный туман

Робость влекла.

Пламенем гордых страстей

Жечь ты не смел, —

На перекрестке путей

Тлея истлел.

Пеплом рассыплешься ты,

Пеплом в золе.

О, для чего же мечты

Шепчут о зле!

«Изнемогающая вялость…»

Изнемогающая вялость,

За что-то мстящая тоска, —

В долинах — бледная усталость,

На небе — злые облака.

Не видно счастья голубого, —