Пламенная кода - [68]

4. Октаарара Гуктунн Оккиорн, второй навигатор штурм-крейсера «Протуберанец» Десятой Космической армии

Вот что, высокочтимые янрирры. Я в этом их госпитале… это ведь госпиталь, верно?.. спать не могу и пищу принимать опасаюсь. Если я пленный, то и обращайтесь со мной соответственно. Отправьте в нормальный концлагерь, поближе к другим эхайнам, а не держите в этой камере с белыми стенами, как дикого зверя. Ну да, я сейчас не в лучшем состоянии, но это не повод, чтобы разговаривать со мной как с больным ребенком. Пожалуйста, сделайте так, пожалуйста, эдак… пошевелите пальчиками, будьте любезны… Один из докторов мне даже улыбнулся третьего дня. С какой стати ему улыбаться, если я по любым меркам военный преступник? Кто так обращается с военнопленными?! Ну да, у этелекхов свои мерки, у эхайнов – свои. Среди эхайнов я почти что безгрешная пташка небесная. Гордиться нечем, за всю жизнь ни одного Суда справедливости и силы… не считать же тех двух оборванцев, во время учебного патрулирования, в бытность еще курсантом… или троих, уж и не упомню. Кто такое запоминает… И на станции я по большей части стрелял по своим же, которые отказались подчиниться приказу каптора Хэнтауту и оказали активное сопротивление. Неподчинение приказу сурово карается, это все знают. Говорят, у них был свой приказ, ну и что? Нашего приказа это никак не отменяет… Подумаешь, подстрелил одного этелекха! Не десятерых же, как собирался. Эти лечебные процедуры, от которых потом вся кожа чешется, это чистое белье в крупный и мелкий цветочек, улыбочки эти – все это издевательство и унижение. Не верю я их улыбочкам. Если кто-то мне еще однажды скажет, что этелекхи безобидны и миролюбивы, я плюну тому в глаза. У меня сотрясение всего, что только можно и что нельзя, сломана левая нога в колене и вместо носа лепешка. Это что, миролюбие у них такое? Если они миротворцы, то я – Атрани, Стихия кротости и всепрощения! Этелекх был вдвое меньше меня – здорового, взрослого эхайна, воина, эршогоннара… и что теперь? Был здоровый, стал больной. Валяюсь в белой, как птичье яйцо, клетке… что это мне нынче в голову птицы так и лезут?.. сам беспомощный, как птенец. С расплющенным клювом… Нос, правда, они обещали выправить, но я все равно им не верю. Либо отправьте в концлагерь, либо уж расстреляйте, если так положено, но унижать мое достоинство не смейте.

5. Ничего, кроме психологии

«Он проходит в мой кабинет, на пару мгновений замирая на пороге, словно бы не ожидая увидеть здесь то, что увидел, и менее всего – застать самого хозяина. Он держится с неким вызовом, за которым легко прочитывается если не робость, то изрядная неуверенность. Что ж, простим ему эту слабость: и более сильные натуры бывают стеснены в своих свободах, оказавшись вырваны из привычной среды и перемещены на чужую территорию, хотя бы и на короткое время.

– Что ж, начнем?

– Начнем, – говорит он, несколько нагловато развалившись в предложенном ему гостевом кресле под светильником.

Перед ним расположен стандартный джентльменский набор, что я всегда предлагаю визитерам, которых вижу впервые в жизни. Шоколадные конфеты россыпью, открытая коробка отличных сигар «Фараон» формата «belicoso» с гильотиной и коробкой деревянных спичек, откупоренная стеклянная фляжка коньяка «Хеннесси Академик» и головоломка «циклетта», повальное увлечение коей приходится на конец прошлого века.

– Я так и не сумел ее собрать, – усмехается он, легонько касаясь указательным пальцем ребра головоломки.

– Попытайте счастья сейчас, – предлагаю я. – То, что сложно для детского ума, не составит проблемы для ума зрелого.

– А, понимаю, – говорит он. – Это такой специальный тест. Вы проверяете меня на принадлежность к определенному ящичку вашей человеческой картотеки. Я должен вписаться в предлагаемые вами шаблоны, не так ли?

– Согласитесь, я должен получить хотя бы поверхностное представление о том, с кем имею дело.

– Со мной, – он пожимает плечами, машинально начиная вертеть «циклетту» в руках. Еще никому не удавалось безнаказанно взять эту штуковину и тотчас же положить на место. – Я весь на виду. Можете начинать препарировать.

– С удовольствием, – говорю я и тянусь за сигарой. – Итак, кто вы, доктор Оберт?

– Как официально! – фыркает он, пытаясь нарочитой и, кажется, не слишком ему свойственной развязностью прикрыть смущение. – Никакой я не доктор. Во всяком случае, ничем не заслужил подобного обращения. У меня три образования, и все гуманитарные. Психолог, филолог и педагог.

– Почти как у меня, – замечаю я.

– Неужели? Ах да… но вы же еще и писатель! Я тоже писатель, вернее сказать – сочинитель. Никогда не умел выдумывать сюжеты длиннее одного абзаца. Когда-то подобная проза, с примитивным сюжетом и обилием авторских рассуждений ни о чем, была весьма популярна.

– То был период упадка культуры. Вернее даже период упадка цивилизации. Депрессивный виток исторической спирали. Но теперь все в прошлом, и длинная сюжетная проза снова в чести.

– Я знаю. Полагаете, я не читал ваши нравоучительные новеллы?

– Полагаю, не читали.

– Правильно. Вы прозорливы, как того и требует занимаемый вами пост.