Плач земли - [23]

— Ты что же, — Нери боялся проронить лишнего, — лысым меня решила оставить?

— Ущерб не так виден, — проговорила Кантана смущённо. — Я посмотрю, что можно сделать. Будет совсем незаметно.

— Это твоя месть?

— Прошу тебя, сядь!

Нери с сомнением опустился на пуфик. Сквозь овал зеркала на него смотрел раскрасневшийся юноша с лихорадочно блестящими глазами. Слева у виска болтались обрывки волос, похожие на хвост ощипанного голубя. Пожалуй, хуже и ничтожнее он выглядел лишь наутро после алкогольных возлияний с отчимом. В тот день, когда всё началось.

— Не сопротивляйся, — шепнула Кантана.

Впрочем, Нери и не думал.

Когда зубья расчёски заскользили по остаткам волос, вычёсывая их от кончиков, Нери вспомнил мать. Интересно, как она сейчас там, в Иммортеле? Беспокоится ли? А если сын не вернётся — сможет ли смириться с потерей? Думает, должно быть, что нерадивый ребёнок сбежал из дома, обидевшись… И какая неведомая сила подстроила всё так, что они расстались на самой напряжённой ноте?

Нери закрыл глаза, представляя мать. Прикосновения Кантаны были более бережными и осторожными, но воскресить воспоминания о последней встрече и атмосферу солнечного ноябрьского утра всё же удалось. Всё, чего хотелось сейчас — пару мгновений прежней жизни. Пару секунд Иммортеля. Пару шагов назад: во враждебный, но дорогой и привычный мир. Механический мир небоскрёбов, где воздух спёрт и пахнет экотопливом, а над головой, утопая в задымлённом небе, жужжат гусеницы монорельсов. Там каждое движение контролируется, и кажется, что даже чувства механизированы. Нери обречённо вздохнул. Дороже воспоминаний у него ничего не было: по крайней мере, пока.

Когда на пол с тихим шелестом посыпались густые пряди, тоска снова ударила кулаком в грудь. Нери зажмурился, не желая, чтобы Кантана заметила его печаль. Старые раны разверзлись, и меньше всего хотелось, чтобы в них ковырялись: пусть даже осторожно. Он мог доверить Кантане свои волосы, но не чувства. Не подобает парню плакать при девчонке. Не подобает.

Венена. Мама…

В детстве и вплоть до подросткового возраста Нери постоянно снился один и тот же сон. Чужие руки опускают его лицо в ведро, наполненное ледяной водой, и держат, не позволяя вынырнуть и глотнуть воздуха. Нери пытается сопротивляться, но тело не слушается указаний мозга. Ни один мускул. Так, будто он парализован… Лёгкие корчатся в болезненном спазме, а глаза ловят прогнившее дно ведра, когда он борется за последние капли жизни. Ему хочется кричать: «Мама, я оправдаю все твои надежды и стану самым лучшим! Я смогу это сделать, правда! Ты полюбишь меня, мама, полюбишь обязательно! Только спаси, спаси меня!» Слова врываются в упругую толщу воды и тут же глохнут, превращаясь в веер крупных пузырей. И Нери кажется, словно промороженная жижа становится теплее от его слёз. Он ждёт помощи, изнемогая от удушья, но в глубине души понимает, что мать не спасёт его. Потому что она…

Когда последние искорки надежды угасают, и вода мощным потоком входит через нос и рот, мир вокруг заливает чернота. Вместе с пустотой каждую клеточку пробирает бешеный экстаз. Непередаваемое блаженство освобождения, торжество разорванных пут… Должно быть, слова «смерть» и «совершенство» не случайно начинаются на одну букву.

Нери никогда не признавался себе, что опасается воды вовсе не из-за татуировки, которую могли заметить. Причина лежала ближе. Нери никогда не замечал лица мучителя из своего сна, но шестым чувством понимал, кто стоит за спиной. И от этого делалось ещё страшнее. Каждый раз, когда он видел перед собой водную гладь, кошмарные сны детства проплывали чередой образов перед глазами. Сухими осенними листьями на дрожащей глади, вестником беды. И разум Нери захлёбывался мучительным предчувствием, что вот-вот знакомые руки обхватят плечи и опрокинут в упругую ледяную толщу, прижимая ко дну.

Нери наивно полагал, что мать полюбит его. Его единственная мечта была простой: получить в ответ свою порцию нежности. Но тщетно: по мере того, как ситуация с Вененой становилась всё более очевидной, Лариса угасала, уплывая в параллельную реальность, и обращала на него всё меньше внимания. Нери хотелось стать её светом, но его запала не хватало, чтобы поджечь тлеющий фитиль. Он никак не мог понять, чем заслужил равнодушие матери.

В чём его вина?

Рука Кантаны заботливо прижала воротник к шее, и Нери поймал себя на мысли, что жаждет оказаться в её объятиях. Но не как нечаянный любовник, а как друг или брат. Чтобы ощутить кожей, что он ей нужен… Словно прочитав его мысли, Кантана сдавленно пробормотала:

— Всё хорошо?

— Лучше и быть не может, — выдохнул Нери угрюмо.

Лезвия ножниц сомкнулись с металлическим клацаньем, и по спине соскользнула ещё одна прядь. Нери зажмурился ещё крепче — лишь бы девчонка не заметила подступивших слёз. Неведомым образом Кантана задела его за живое, но на этот раз не раскалённым остриём, а тёплой ладонью. Вскрытые раны подсознания закровоточили в самый неподходящий момент, выпуская наружу наболевшее. Спазм стиснул горло, заставив содрогнуться. Нери закусил губу в попытке удержать рыдания внутри.