Плач третьей птицы: земное и небесное в современных монастырях - [50]

Уставы о покаянной дисциплине говорят мало или не говорят вовсе: то ли потому, что она считалась само собой разумеющимся делом, не нуждающимся в регламенте, то ли по причине ее сугубой индивидуальности и интимности, хотя, как известно, христианская исповедная практика сложилась в монастырях.

Именно монахи кардинально изменили само понятие греха, изучив его психологию, технологию приражения и законы развития; в монашеских творениях, писанных из опыта сердечной боли и жестокой борьбы, человек видел самого себя, познавал темные глубины души и учился откапывать корень внешних порочных деяний и злоключений внутри, в области собственных чувств, мыслей и побуждений{330}.

Правила Василия Великого предписывают раскаявшемуся исповедать грехи духовному отцу{331}; устав Иоанна Кассиана призывает юного инока всё открывать своему старцу{332}; понятия духовный отец и старец вначале, очевидно, совпадали, но, соответственно ухудшению нравов, от эпохи к эпохе видоизменялись.

В «Лавсаике», в текстах Макария Великого, Иоанна Златоуста под словом старец несомненно подразумевается убеленный сединами благодатный муж, умудренный многолетней практикой подвижничества, просвещенный Духом. Он становился, опираясь на особенные дарования, посредником между учеником и Богом, наставником, заступником, ходатаем о прощении грехов, молитвой избавлял от искушений, смывал с души всякое смущение и даже принимал на себя бремя страсти, мучившей кающегося. Из глубины веков перешла и в древнерусский чин исповеди формула: «На моей выи согрешения твоя, чадо, и да не истяжет тебе о них Христос Бог, егда придет во славе Своей на суд страшный»{333}.

Старец начального, отшельнического периода, опасаясь нарушать уединение – неотъемлемое условие духовного преуспеяния – имел всего одного-двух, много трех учеников и принимал их на исповедь нечасто, обычно раз в год; да и монашеское племя было еще не так многочисленно. В первых (келлиотских) монастырях старец управлял духовным развитием иноков наряду с игуменом; в малолюдных обителях этим занимался только игумен.

Каждый пережил при обращении акт отречения от греха: буря, катарсис, очистительные слезы, радость примирения. Процесс покаяния не должен прекращаться никогда, однако еженедельно претерпевать кризис и выражать чувства на той же высочайшей мучительно радостной ноте немыслимо.

В наших монастырях некоторые настоятели и настоятельницы, побывавшие в Греции, упорно, до постыдных конфликтов, насаждают исповедь себе: «А как же! Должен же я знать, кто чем дышит», – объясняет один наместник, наловчившийся исповедовать как духовник, а карать за исповеданное как начальник. Двусмысленность такого порядка ощущалась уже в древности, например, преподобный Симеон Благоговейник, снисходя к немощи избегающих игумена, советовал избирать в духовники любого брата, к которому есть доверие{334}.

Современный человек еще немощнее по части доверия, но зато куда изворотливее и циничнее. Архимандрит Софроний, опытнейший священник с афонским опытом, считал необходимой совершенную чуждость духовника административной власти в монастыре, чтобы исповедь была искренней и чистой, а не заигрыванием ради благоволения начальства{335}.

В киновии преподобный Пахомий кроме старцев счел нужным учредить еще и новациат: организованный надзор за новичками, руководительство каждого из них опытным иноком, главным образом ради воспитания послушания; очевидно, к старцу ученики обращались через годы, по укреплении нравственных навыков, с появлением духовных запросов. У Иоанна Кассиана и Венедикта Нурсийского деканы, или десятники, назначаемые из преуспевших, имели попечение о десяти новоначальных; препозиты смотрели за целым домом; в женских обителях духовный руководитель носил название матроникария; но были и старицы по типу новациата.

Сейчас и у нас в некоторых обителях вновь поступивших для откровения помыслов прикрепляют к сестрам, не обязательно старшим по возрасту, но сколько-то пожившим в монастыре; и они, аки от древних, именуются старицами. Ничего страшного, если не вредит им, если учащие и учащиеся способны трезво оценивать разницу между святым словом и его реальным наполнением. Губительно мечтательство, имитация, иллюзия правильности и, следственно, благополучия; искренняя вера в нас возвышающий обман, понятно, успокаивает, одна беда: исцеляющий эффект равен пользе употребления ароматерапии против рака.

Этим опасна нынешняя мода: под дружное всхлипывание о духовном оскудении и дефиците богопросвещенных руководителей – словно когда-нибудь земля переполнялась ими! – громадными тиражами издается множество внушительных томов и мелких брошюрок о старчестве и правилах обращения к старцу, о прежних и только что почивших и даже еще живущих святых старцах; кажется, стоит лишь изучить правила, слегка помолиться, оглядеться – и обрящешь его тут, неподалеку; посещение прозорливого старца включают в паломнические маршруты!

Святитель Василий Великий, как известно, обошел Месопотамию, Сирию, Палестину и Египет, изумлялся достижениям аскетизма, но наставника для себя так и не нашел; и преподобный Паисий (Величковский), учитель смирения и молитвы, сокрушался, что не пришлось пожить в послушании у какого-нибудь отца, хотя было и желание, и удобопреклонение души к повиновению