Плач Абалона - [6]

Кого-нибудь вроде Халя, подумал Каспар и рассмеялся. Вот это выдумал!..

Мысли его потемнели. Если можно сделать королем Халя, то почему бы не стать королем самому? Конечно! Это было бы правильно: ведь именно он владеет Некрондом.

Каспар моргнул, сглотнул, поперхнувшись. Его мысли были прикованы к сердцу Яйца. Под хрупкой скорлупой ощущалась огромная кипящая жизнь. Вдруг Каспар понял, что уже держит Некронд в руках. Губы у него пересохли, сердце стучало от чувства вины, и в ушах отдавался грохот.

Покраснев, Каспар опустил Яйцо обратно на моховую подстилку и вытер ладони о штаны, задевая плеча ми сразу за обе каменные стены по сторонам. Он сел на пятки, чтобы подумать и собраться с силами.

Друидское Яйцо, покоившееся в гнездышке из мха, казалось таким безопасным. Кто угодно мог бы сказать, что Некронду скорее следует лежать на бархатной подушечке, отороченной горностаевым мехом, но Керидвэн, услышав такое предложение, расхохоталась. «Это яйцо, – сказала она, – и место ему в гнезде, а гнезда лучше всего выкладывать мхом. Нет ничего более правильного и достойного, чем дары земли, которые взрастила сама природа».

Каспар отпрыгнул, кожа у него пылала – вдруг оказалось, что он опять касается Яйца рукой. Отвратительно. Как можно быть таким слабым? Он ведь наследник Торра-Альты, а барон пограничной крепости не вправе позволить себе слабость. Надо доказать свою силу: вызвать демона и овладеть его волей.

Тоненький голосок где-то на задворках сознания укорительно, как матушка, заметил, что именно того твари по ту сторону скорлупы от него и хотят: он начал им поддаваться. Но Каспар упрямо не стал его слушать. Он вынес Некронд из тесной каморки туда, где было попросторнее, и сосредоточился на образе чудовища.

Однако перед глазами так и кишели другие существа. Дракон с раздувающимися ноздрями, в которых бились язычки пламени, заставил Каспара прижать Некронд к груди. Образ расплылся и превратился в широкоголового коренастого офа – его тоже вполне можно использовать для того, чтобы принудить короля Рэвика подчиниться. Следом появилось создание, которое Каспару часто приходилось лицезреть в виде геральдической фигуры: у него был лошадиный зад, а голова и передние лапы – как у льва. Как это существо называется, Каспар не знал, но сложные формы его заворожили. Какое оно красивое, подумал Каспар и сосредоточился именно на этом образе.

Волосы взметнул порыв ветра: огромные крылья взбили воздух. Перед Каспаром возникли блестящие глаза, а вокруг них – неясные, полупрозрачные очертания. Красный цвет. Опять ветер. Факел почти потух, и вокруг стало темно. На губах расплылась медленная улыбка: иметь силу было так приятно!

Каспар вскочил, сжимая в руках Друидское Яйцо.

– Нет, – закричал он, вдруг осознав, что натворил. – Нет, я запрещаю тебе!..

Воздух задрожал, потом успокоился. Видение растаяло, будто впиталось в каменную кладку стен темницы. Каспар снова почувствовал затхлый запах и подумал: уж, не от призрака ли он исходит? Чтобы удержать равновесие, пока факел снова не разгорится, ему пришлось широко расставить ноги.

Тень чудовища исчезла, хотя «железная дева» теперь в самом деле раскачивалась на скрипучих цепях. Каспару стало нехорошо. Он использовал силу Некронда, при чем без всякой достойной причины – просто из детского любопытства. Ну и дурак!

Он решительно положил Яйцо на место, захлопнул крышку ларца и запер замок. Руки у него дрожали. Каспар выдернул у себя волос, облизнул, чтобы тот лучше прилип, и привязал так, чтобы ларец нельзя было открыть, не порвав его. Затем поспешил прочь.

Помня, что Морригвэн ждет, Каспар, в конце концов, побежал. Если его долго не будет, жрица придет в ярость. Надо придумать объяснение… только вот что сказать? Да нет, без толку, ей врать нельзя. Каспар со стыдом понял, что Некронд превращает его в лгуна. Соврать нельзя, но и признаться, что играл с Яйцом – тоже. В конце концов, он ведь сын барона! Следует просто с достоинством и благоразумием сообщить жрице, что был занят.

Чуть не доходя двери в колодезную, Каспар остановился перевести дух. Его внимание опять привлек знакомый легкий запах. Он явно отличался от серной вони, которой тянуло из-за двери: совсем не такой едкий, зато сырой и затхлый. Каспар оперся рукой о стену. Вдоль нее тянуло легким ветерком. Удивительно: камень оказался совсем мягким, словно тонкая шерсть или мех, но, ледяным, пальцы тут же закоченели. Каспар вспомнил, какой была на ощупь волчья шкура, принесенная охотником, и сглотнул горькую слюну. Может, это он во всем виноват? Что, если эта чума, черномордые волки, вызвана его играми с Некрондом? Каспар лишь изредка позволял себе коснуться Друидского Яйца. И всякий раз, как и сегодня, отсылал зверей обратно. Да нет, ничего дурного он, конечно, сделать не мог.

Щурясь от яркого солнца, Каспар вышел из подвала и быстро пошел к другой двери, собираясь добраться до западной башни по длинным коридорам и анфиладам комнат и не пересекать открытый двор. Там его могла заметить мать, а он не хотел, чтобы его видели идущим со стороны темницы.

Нижний зал замка остался нетронутым со времен ваалаканской осады, закоптившиеся от пожаров потолочные стропила еще не починили. Светлые прямоугольники на почерневших стенах помечали места, где когда-то висели гобелены с яркими картинами битв, охоты и драконов. Теперь остался всего один гобелен; хорошо видимый в ярком свете, что падал из высокого окна, он просто блистал новизной. Действительно, его прислал в честь победы барон Бульбак Йотуннский. Бранвульф был рад подарку, хотя и предпочел бы получить что-нибудь более практичное: например, пару волов, чтобы таскать на Тор тяжелые камни, необходимые для ремонта укреплений. Изображен был на гобелене сам барон, вновь поднимающий над замком Драконий Штандарт. Далеко внизу, на дне ущелья, грудами валялись гниющие трупы ваалаканцев. В глазах барона пламенело торжество, его кулак был поднят кверху в знак победы.