Питомник. Книга 2 - [8]

– Вот! – выкрикнула женщина. – Так и знала, что ты врешь! Есть начальник! На месте он! – И тут же запричитала совсем другим голосом, тоненьким, жалобным: – Я, гражданин начальник, сама пришла, показания хочу дать чистосердечные, я своими глазами видела, как вашего лейтенантика подрезали.

– Что ты мелешь, дура, – прошипел майор еле слышно, – вон отсюда, сию минуту!

– Ну я же рассказать хочу! Я свидетель! – растерянно пробормотала женщина.

– Вон! – повторил майор и попытался закрыть дверь. – Колесников, убери ее!

– Так, минуточку, – подал голос Илья Никитич, – человек пришел дать показания. В чем дело? Почему вы ее выгоняете?

– Ну, знаете, – взревел майор, – всему есть предел, товарищ старший следователь. Вы превышаете свои полномочия. В конце концов, я здесь начальник и не позволю…

– Иван Романович, – Бородин печально покачал головой, – действительно, предел есть всему. То, что вы собираетесь хоронить младшего лейтенанта и даже не удосужились выяснить, как он себя чувствует, это ладно. Но вам, начальнику отделения, до сих пор не известно, что на вашей территории, с вашим сотрудником, произошел вовсе не несчастный случай…

– А что? – рявкнул майор. – Что с ним произошло? Просветите меня, будьте так любезны!

– Покушение на убийство. Ножевое ранение, – отрывисто произнес Бородин. – Где я могу побеседовать со свидетелем?

– Колесников, проводи в седьмой кабинет! – майор глядел на Бородина с такой ненавистью, что глаза его почти дымились. Илья Никитич любезно улыбнулся.

– А вы кто такой будете? – спросила женщина, когда они остались вдвоем в крошечной комнате с ободранным письменным столом, зарешеченным окошком и таким же огромным вентилятором, как в кабинете начальника.

Бородин представился и попросил женщину предъявить какой-нибудь документ.

– Нету, – вздохнула она, – был паспорт, но я его посеяла. А может, сперли. Новый сделать не могу, денег нет на штраф. Да вы так запишите, Бочарова Марина Геннадьевна, семьдесят второго года.

Бородин слегка приподнял брови, услышав дату рождения. Он думал, ей не меньше пятидесяти.

– Что, выгляжу старше? – она растянула в улыбке щербатый рот. – Это Тверская, гражданин следователь. Ну и зона, конечно.

– По какой статье?

– По сто двадцать восьмой, три года. На наркоте меня взяли. Стукнули свои же, но это давняя история, меня еще не так подставляли, вернее, подкладывали. Вы мне скажите, лейтенантик-то как?

– Жив, – улыбнулся Бородин.

– Ну и слава богу, а то я прямо вся испереживалась за него. Совсем пацан, и сразу видно, хороший человек, настырный.

– В каком смысле – настырный?

– Ну, в самом прямом. Добивается своего.

– И чего он добивался?

– Ну как? Про убийцу расспрашивал и, пока все из нас не вытянул, не успокоился. Мы-то с Ноздрей не особенно хотели с ментом общаться, пардон, конечно.

– Погодите, Марина, про какого убийцу?

– А то вы не знаете? – она прищурилась. – Про того самого, который Симку зарезал, а Рюрика подставил. Ох, я как услышала, прямо обрыдалась вся, – она громко шмыгнула носом, и глаза ее стали мокрыми, – Симка ведь неплохая баба была. Артистка, конечно, хлебом не корми, дай повыступать, потрепаться о всякой мистике, такое сочиняла, хоть стой, хоть падай. Считала, что дар у нее божественный, людей видит насквозь, как взглянет на человека, так по его лицу всю суть прозревает. Кто-то на самом деле свинья с толстым рылом, кто-то крыса, или, наоборот, ангелочек, пташка небесная. А есть такие, у которых сквозь кожу чернота просвечивает, на голове рожки, во рту клыки, под штанами хвост. Черти в человеческом обличье. Понятное дело, чертями она считала тех, кто лично ее обижал. Ой, ну ладно, я все болтаю, до главного никак не дойду. Жалко Симку, а с другой стороны, может, оно и к лучшему. Отмучилась баба.

– Черти, говорите? С рожками, с клыками? – быстро произнес Бородин. – И когда в последний раз она об этом рассказывала?

– Да постоянно, вот, например, начальника отделения, майора, который сейчас на меня орал и глаза таращил, – Марина покосилась на дверь и перешла на шепот, – про него Симка говорила, будто он черт и на самом деле морда у него черная, во рту клыки, на голове рожки красненькие. Как в очередной раз ее заметали, она потом и рассказывала: начальник черт, и капитан Колесников – черт, а участковый Пал Игнатьич – хомяк. То есть не самый противный зверь. А недавно она с каким-то мужиком у помойки поцапалась, и тоже, говорит, он был на самом деле черт с красными рожками. Свежий фингал предъявляла, как доказательство. Я, говорит, его, поганца, схватила за рога, а он мне в глаз кулаком, а я его коленкой по яйцам. Мы с Ноздрей прямо помирали над ней. А она обиделась, что мы смеемся, надулась, но потом забыла обо всем и пошла плясать. В ларьке музыку врубили, Симка была уже с утра бухая, ну и давай выделываться. Вот, кстати, тогда мы с Ноздрей и видели ее, бедненькую, в последний раз. Сегодня утром, когда лейтенантик в метро подошел, мы с Ноздрей про Симку ничего еще не знали, и про Рюрика… Слушайте, а правда, его здесь до смерти забили?

– А? – Илья Никитич тряхнул головой, словно опомнившись. – Нет, не забили. Но он действительно умер.