Пистолет с музыкой - [20]

Иногда лучше не задавать себе вопросы. Никак не могу избавиться от этой привычки.

Глава 10

Иногда по утрам мне кажется, что за ночь из меня выветрилось все зелье и что мне оно больше не нужно и не будет нужно никогда, и тут до меня доходит, что оно действительно выветрилось, и я начинаю лихорадочно шарить по полкам в поисках еще одного пакета и соломинки. Так вот, к концу беседы с Тестафером остаток Принимателя, должно быть, бесследно распался в моей крови, а когда я добрался до машины, мне отчаянно не хватало понюшки-другой.

Я вывернул карманы в надежде найти хоть что-нибудь — перебиться до возвращения домой. Фигу. Потом я вспомнил, что мне вроде бы попадались в бардачке два початых пакета. День выдался на славу, а дальше за подъездной аллеей начиналась просека, которая, похоже, вела куда-то в лес. Дома Тестафера из машины не было видно, и единственными звуками здесь были птичий щебет и шелест ветра в листве над головой. Я сидел, не закрывая дверцы. Потом вывалил все содержимое бардачка прямо на колени.

В конце концов я нашел-таки старый пакет, сохранившийся с тех пор, когда я не добился еще идеальных пропорций зелья и экспериментировал с составом. Порошок ссохся в шарик на дне пакета, и я раскрошил его пальцами. Скорее всего я не задумывался о возможных последствиях, поскольку щепотку за щепоткой затолкал его в свой задранный нос, а когда посмотрел на пакет в руках, тот был уже пуст.

Я выкинул его из машины и захлопнул дверцу. Пока я ждал реакции организма на зелье, меня неожиданно пронзила боль в руке, которой я двинул Тестафера. Ощущение уединенности прошло, и, когда я поворачивал ключ в замке зажигания, зелье ударило в кровь.

Меня даже позабавила разница между этим порошком и моим обычным составом. Не то чтобы я помнил, какое именно действие оказывает на меня мое обычное зелье, но наверняка оно здорово отличалось. В этом составе я безошибочно угадывал необычно большой процент Доверятеля, а совершенно необходимый Сострадатель почему-то отсутствовал начисто. Я сидел в машине с работающим движком, сквозь ветровое стекло мне в лицо било солнце, а самого меня захлестывала волна новых ощущений.

Забавное зелье этот Доверятель. Он делает окружающий мир донельзя уютным и безобидным — во всяком случае, так он действует на большинство людей. Но не на меня. Мой внутренний скептицизм вступает с ним в борьбу, и, как следствие, меня бросает в другую крайность: граничащую с паранойей подозрительность. Я имею в виду, еще большую, чем обычно. И все же тогда, сидя на солнце в тупике у дома Тестафера, я принял Доверятель как положено и позволил ему унести меня прочь. Да, воображаемая уютная действительность не была моей, да и не могла быть, и все же благодаря завалявшемуся в бардачке пакетику я жил ею. Дорого бы я дал, чтобы вернуться на несколько лет назад и предупредить того юнца, который нюхал такую дрянь, какой опасной чушью он занимается. И еще предупредить его насчет блондинки с серыми глазами, которая собирается превратить его в преждевременно опустошенного старого дурня.

Когда я посмотрел наконец на часы, они показывали уже без четверти час. Мне стало стыдно: я вспомнил об Ортоне Энгьюине, доживающем последние часы этой жизни, пока я нежусь на солнышке и размышляю о сравнительных качествах наркотиков. Я снял ногу с тормоза, и колымага выкатилась задом из тупика. Выбравшись из лабиринта улиц Эль-Соррито, я покатил к заливу.

Первый импульс был до предела усилить эффект от повторного появления в доме на Кренберри-стрит. Легкий ветерок на шоссе слегка проветрил мозги, и я вернулся к размышлениям о деле. Действие зелья уже здорово уменьшилось — такие полярные ингредиенты, как Приниматель, Доверятель и Избегатель, всегда приводят к этому, — но в крови его оставалось еще достаточно, чтобы жизнь казалась терпимой и даже сносной. Копни любое зелье, и везде обнаружишь одно и то же: Пристраститель. Все остальное — не более чем глазурь на пирожном.

Когда я глушил мотор перед крыльцом дома на Кренберри-стрит, у меня и в мыслях не было прятать машину или скрывать свое присутствие до последнего момента. На улице стояли еще машины, но ни одной знакомой, так что я не знал, есть ли кто дома. Оно и к лучшему. Кто бы там ни оказался, у нас найдется о чем поговорить, а если в доме не будет никого, я и сам найду, чем занять себя.

Я нажал на звонок и подождал, но дверь никто не открывал, а когда я взялся за ручку, она повернулась, можно сказать, сама. Через прихожую я мог заглянуть в гостиную, где сидел вчера, болтая с котенком, а потом с Челестой, но там тоже было пусто. Я вошел, прикрыл за собой дверь и огляделся по сторонам.

Все на этом этаже казалось ухоженным, слишком ухоженным — словно это не жилье, а музей какой-то. Окна проектировались так, чтобы пропускать в дом максимум солнечных лучей, что они и делали: весь дом казался сотканным из света. Никто не позаботился сообщить окнам и солнцу, что в доме никого нет и они могут немного отдохнуть.

Я прошел на кухню. Тоже пусто. Сунул нос в холодильник и шкаф: они были набиты под завязку, но есть мне не хотелось. Я вернулся в гостиную и подошел к окну. После всех тех часов, что я провел, глядя сюда снаружи, мне хотелось посмотреть на мир с этой стороны. Долгую минуту я следил, как монорельсовые пути, убегая вниз, ныряют в туман, надвигающийся с залива, потом сменил фокус и вместо того, чтобы видеть мир за окном, увидел свое отражение в стекле: некто в мятом плаще и столь же мятой шляпе в безумно изысканной гостиной. Кого я разыгрываю? Какого черта смотрю на залив из специально предназначенного для этого окна? От моего дома до залива пять минут езды, и этих пяти минут я никак не выкрою.