Пистолет с музыкой - [13]

Я начал проникаться к нему жалостью; впрочем, ничего удивительного. Со мной так всегда бывает, когда я сталкиваюсь с человеком в еще более отчаянном положении, чем я. В подобных ситуациях мои реакции не сложнее, чем у кобелей Павлова.

Где-то в глубине бара официантка посмотрела на свою схему и сообразила наконец, что мы здесь. Склонившись над столом, она спросила, что нам нужно. Я заказал стопку текилы и попросил принести зеркальце. Энгьюин только помотал головой, и официантка ушла.

Тут меня осенило.

— Ведь вы платите мне деньгами Стенханта, так?

Он помолчал немного, потом решился.

— Ага. Вы, наверно, теперь вернете их мне и снова предложите забыть все?

— Нет, — сказал я. — Просто мне это представляется забавным. Мы оба питались из одного источника, только теперь он иссяк. — Я похлопал по карману. — Это все?

— Почти.

Вернулась официантка. Она поставила на стол питье и положила рядом маленькое зеркальце неправильной формы и пластмассовую соломинку для нюханья с выгравированными на ней названием и телефоном отеля. Я заплатил двадцатку и, расстегнув кошелек, вынул из него пакетик с зельем. Измельчая порошок ножиком, я поднял глаза и увидел, что Энгьюин наблюдает за мной.

— Вы не нюхаете?

— Нет.

— Армия отучила?

— Нет. Я и не начинал.

Я испытал еще один приступ жалости к пареньку, но это быстро прошло.

— Забавный из вас шантажист, Энгьюин. Стенхант злоупотреблял Забывателем, и еще как злоупотреблял. Так что идти к нему с угрозами, не зная, что он помнит на момент разговора, а чего не помнит, чертовски глупо. Вполне возможно, он даже не сообразил, кто такая ваша сестра.

Я нагнулся и нюхнул через пластмассовую трубочку, потом откинулся назад, давая зелью стечь по носоглотке. Нанюхавшись, я вытер зеркальце рукавом и спрятал фирменную соломинку в карман. Должно быть, Энгьюин все это время готовил речь, и, когда он заговорил, я с удивлением услышал следующее:

— Это изощренный вариант понятия «добрый фараон — злой фараон», — заявил он.

— Что-что?

— Вовсе вы не на меня работаете. Вы просто инквизиторская приманка. Вы следите за мной и выпытываете у меня все. Вы играете на моем страхе перед ними, но разницы между вами нет. — Он хихикнул. — Это все просто игра. Они отобрали у меня карму, вы — деньги, вот игре и конец. Вам нравится казаться независимым циником, словно вы больше, чем шестеренка в механизме, но это только поза и ничего больше. — В его голосе проскальзывали истерические нотки, словно он пытался сам себя убедить. — Вы живете и работаете под их крылышком, иначе они бы вас прихлопнули.

— А вот и нет, Энгьюин. Все куда как сложнее.

— Угу. Это уж точно, — кивнул он. — Расскажите как.

У него был вид кролика, которого так напугали, что он разъярился.

— Во-первых, я ни за что не взялся бы за ваше дело, не верь я вам с самого начала. Инквизиторы всегда выбирают путь попроще, порой в ущерб истине — вот одна из причин, почему я ушел в частную практику. Вы правы, усматривая в моих отношениях с ними некоторый симбиоз, но уж разыграть «доброго фараона — злого фараона» они смогли бы и без моей помощи. Я сам долго думал, почему я ушел из Отдела, и это слишком сложно объяснить — уж во всяком случае, не сейчас.

Как я и предупреждал вас с самого начала, вы не покупаете себе нового лучшего друга. Да, я работаю на вас, но вы мне не начальник, поскольку я лучше знаю, как действовать. Если я огорчу вас — что ж, дверь морозильника открыта. Вступительный взнос вы уже заплатили. Я давно усвоил, что моя работа заключается в раскрытии тайн, которые люди хранят от самих себя так же крепко, как от других.

Я дал Энгьюину время переварить это, а сам отхлебнул из стакана и осмотрелся по сторонам. Глаза уже привыкли к полумраку, и мне даже почти удалось разглядеть клиентов за дальними столиками. Я был несколько удивлен, увидев обращенного кенгуру, одиноко сидевшего у окна со стаканом в лапе. Он смотрел в нашу сторону и, поймав мой взгляд, отвел глаза. Впрочем, слышать он нас все равно не мог, что я и отметил. Законы, ограничивавшие присутствие обращенных, повсеместно слабели, и консерваторам вроде меня приходилось с этим смириться.

— Я все обдумал, — сказал Энгьюин. — Меня заморозят.

Я отвлекся от кенгуру. Энгьюин снова превратился в кролика, но не разъяренного, а просто напуганного. Напуганного и до смерти уставшего.

— Что вы хотите этим сказать?

— Никуда мне не деться. Вы-то мне ничего не скажете, но я все обдумал, и это совершенно очевидно. Мне лучше приготовиться. Черт, я ничего про это и не знаю.

— Все очень просто, — сказал я. — Они хранят вас в морозильнике, и, если у вас есть хороший адвокат или высокопоставленные родственники, они будут присматривать за вами и рано или поздно разморозят. Насколько мне известно, это всегда делается так.

— Я не понимаю, что вы имеете в виду.

— Единственное отличие между тюрьмой и морозильником то, что в тюрьме вы можете играть в карты, отмечать день рождения и вообще вести светский образ жизни, а в морозильнике — нет, что обходится дешевле и к тому же гораздо гигиеничней. Вы выходите таким же глупым и бедным, и ваша девушка уже давно нашла себе другого. Впрочем, у того, кто заказывает музыку, всегда имеются деньги и связи, чтобы скостить срок. У вас найдется кто-нибудь, кто может помочь?