Пистолет моего брата - [2]
Он про это ничего не узнал. Когда начали приходить письма, он был уже мертв.
А ему все еще пишут. Словно какому-нибудь привидению. Обо всем ему рассказывают.
Ей тоже пишут, так она мне сказала.
Она хотела стать певицей.
– Зачем ты таскаешь с собой эти мешочки? Что в них?
– Чечевица.
– Чечевица?
– Ну да, это хорошее упражнение. Я глотаю горстку, и это расширяет мой голосовой диапазон. Петь ведь нужно животом!
– Чечевица для голоса? Никогда о таком не слышал.
– Есть многое, о чем ты никогда не слышал, сеньор убийца, – например, о том, как трахаться. Спорим, ты даже не знаешь, что это такое.
– Или, например, как палить в упор по девчонкам. То, что я этого никогда не делал, совсем не значит, что у меня не получится.
По правде говоря, ему не очень-то нравилось, когда к нему вот так цеплялись.
Думаю, она тогда здорово испугалась. Она мне говорила, что ей это казалось смешным, но я уверен, что ей с ним было страшно.
Не всегда, конечно.
3
Мы всегда проводили лето на море. Каждый год. Он это дело ненавидел. Да нет, не море: ему нравилось смотреть на воду и купаться в одиночку, уже в темноте. Он ненавидел пляж. Парней, которые пытаются снять тёлок на пляже. Сама идея пляжа выводила его из себя. Не знаю, правильно ли я выражаюсь насчет идеи, но думаю, вы поняли, что я хочу сказать. По телику пусть болтают что угодно, но только парни ему никогда не нравились. Он ненавидел почти все, что другие ребята, в общем-то, должны любить: велосипеды, виндсерфинг, большие сиськи, пляж. Он не хотел ниоткуда прыгать и залезать на всякие вершины тоже – просто хотел, чтобы его оставили в покое. Возможно, он все-таки был пед. Откуда мне знать? Тоже мне, нашли эксперта. Я к педам хорошо отношусь. Я вообще ко всему хорошо отношусь.
Вот он – другое дело.
– Ты что, так и будешь целый день дурака валять?
– Отстань от меня, что я, по-твоему, должен делать? Я пришел на пляж. Вот я здесь лежу – такое у меня занятие. А ты чем таким важным занимаешься?
– Я читаю.
– Тоже мне дело.
Имейте в виду, я тогда был совсем маленький. Теперь я читаю много.
– Тебе сейчас этого не понять, но читать – это самое лучшее. Телевизор – тоже неплохо, особенно фильмы: «Даркман», «Тельма и Луиза»[4]… Ты же знаешь, я просто тащусь от «Терминатора», от первой части, вторая – полное дерьмо, только чтение – это совсем другое дело, а может, вовсе и не другое… сложно как-то получается.
Меня страшно бесило, когда он сначала пускался в рассуждения, а потом так все запутывал, что и не разберешься. Я бы предпочел, чтобы он вместо этого в людей стрелял.
– Ну и читай сколько влезет, а я пойду доплыву до буйка.
Я всегда хотел доплыть до буйка, только никогда у меня это не получалось. Когда злился на него, всегда хотел дотуда добраться, но на полпути выбивался из сил.
Он плавал к буйкам и возвращался обратно как ни в чем не бывало, когда думал, что никто его не видит.
А буйки были очень далеко.
4
Отвратительная штука кровь. Все так говорят. Я имею в виду, что никакого открытия тут нет.
Мама еще раз повторила:
– Не знаю, почему кровь не вызывает у него отвращения.
Она сказала «не знаю, почему не вызывает», хотя правильней было бы «не знаю, почему не вызывала»: когда ей показали фотографии, он был уже мертв. На другом снимке. Которого маме не показывали.
– Бедные люди, мне их так жалко.
Она смотрела снимки, сделанные полицейскими. Ей притащили кучу фотографий тех двух трупов, словно бы говорили: «Вот видите, сеньора, у нас просто не было другого выхода».
Мама вертела фотографии и так и этак. Будто абстрактные картины, на которые не знаешь, как и глядеть. Одному мужику брат выстрелил в лицо. Сначала я не хотел смотреть, но потом все-таки передумал. Ничего приятного; мне трудно было представить, что он может иметь с этим что-то общее. Он-то был офигительно красив.
Да, конечно, я совсем не против абстрактной живописи. Обожаю ее. Чего я на самом деле не выношу, так это реалистической живописи. В школе нас водили на выставку Антонио Лопеса[5], так я там чуть не помер. Никогда не видел такого уродства.
Я знаю, те, кто разбирается в живописи, никогда не станут называть что-нибудь уродливым. Но это действительно было уродство. Правда-правда. Уродливей, чем черти в аду.
Мать продолжает говорить сама с собой:
– А эта его одежда…
Маме кажется, что между рваными джинсами и убийствами существует прямая связь.
Полицейские подсовывали ей под нос все новые снимки. Они делали вид, что сочувствуют, но в глубине души считали, что доля вины лежит и на ней, что доля вины лежит на нас на всех.
У одного из них, того, что стоял в дверях, была физиономия добряка. Он единственный из всех носил форму.
– Вот что значит дети без отца.
Этот парень глядел на меня не отрываясь. Он и про детей без отца сказал, глядя на меня. Словно имел в виду: сеньора, этот будет следующим, если хотите, я убью его прямо сейчас, чтобы время зря не тратить.
Что меня действительно раздражает, так это их сказочка про отца. Я знаю миллион кретинов, у которых есть отец. Люди говорят подобные вещи, вообще не задумываясь, и считают, что прекрасно все объяснили. У него нет отца, значит, он убийца – это то же самое, что сказать: он живет в доме из красного кирпича, значит, он пожарный.
«Токио нас больше не любит». А за что нас любить? Таким вопросом мог бы задаваться – но, конечно же не задается – герой нового романа культового испанского автора, курьер некой могущественной компании, выпускающей чудо-наркотик, который дарует забвение в буквальном смысле слова: позволяет избавлятся от любых ненужных воспоминаний. Метаясь по всему земному шару (Мехико, Бангкок, Хошимин, Токио, Берлин), курьер сам начинает пробовать свой товар, пока все отели не сливаются в один, все случайные связи – в непрерывную оргию, и подчистка громоздится на подчистку, угрожая тотальной амнезией... .
О чем шушукаются беженцы? Как в Сочи варят суп из воробья? Какое мороженое едят миллиардеры? Как это началось и когда закончится? В «Библии бедных» литература точна, как журналистика, а журналистика красива, как литература. «Новый завет» – репортажи из самых опасных и необычных мест. «Ветхий завет» – поэтичные рассказы про зубодробительную повседневность. «Апокрифы» – наша история, вывернутая наизнанку.Евгений Бабушкин – лауреат премии «Дебют» и премии Горчева, самый многообещающий рассказчик своего поколения – написал первую книгу.
Последние два романа Александра Лыскова – «Красный закат в конце июня» (2014 г.) и «Медленный фокстрот в сельском клубе» (2016 г.) – составили своеобразную дилогию. «Старое вино «Легенды Архары» завершает цикл.Вот что говорит автор о своей новой книге: «После долгого отсутствия приезжаешь в родной город и видишь – знакомым в нём осталось лишь название, как на пустой конфетной обёртке…Архангельск…Я жил в нём, когда говорилось кратко: Архара…Тот город навсегда ушёл в историю. И чем дальше погружался он в пучину лет, тем ярче становились мои воспоминания о нём…Бойкая Архара живёт в моём сердце.
Есть на свете такая Страна Хламов, или же, как ее чаще называют сами хламы – Хламия. Точнее, это даже никакая не страна, а всего лишь небольшое местечко, где теснятся одноэтажные деревянные и каменные домишки, окруженные со всех сторон Высоким квадратным забором. Тому, кто впервые попадает сюда, кажется, будто он оказался на дне глубокого сумрачного колодца, выбраться из которого невозможно, – настолько высок этот забор. Сами же хламы, родившиеся и выросшие здесь, к подобным сравнениям, разумеется, не прибегают…
В третьем томе четырехтомного собрания сочинений японского писателя Кобо Абэ представлены глубоко психологичный роман о трагедии человека в мире зла «Тайное свидание» (1977) и роман «Вошедшие в ковчег» (1984), в котором писатель в гротескной форме повествует о судьбах человечества, стоящего на пороге ядерной или экологической катастрофы.
Олег Николаевич Михайлов – русский писатель, литературовед. Родился в 1932 г. в Москве, окончил филологический факультет МГУ. Мастер художественно-документального жанра; автор книг «Суворов» (1973), «Державин» (1976), «Генерал Ермолов» (1983), «Забытый император» (1996) и др. В центре его внимания – русская литература первой трети XX в., современная проза. Книги: «Иван Алексеевич Бунин» (1967), «Герой жизни – герой литературы» (1969), «Юрий Бондарев» (1976), «Литература русского зарубежья» (1995) и др. Доктор филологических наук.В данном томе представлен исторический роман «Кутузов», в котором повествуется о жизни и деятельности одного из величайших русских полководцев, светлейшего князя Михаила Илларионовича Кутузова, фельдмаршала, героя Отечественной войны 1812 г., чья жизнь стала образцом служения Отечеству.В первый том вошли книга первая, а также первая и вторая (гл.
Книга «Ватиканские народные сказки» является попыткой продолжения литературной традиции Эдварда Лира, Льюиса Кэрролла, Даниила Хармса. Сказки – всецело плод фантазии автора.Шутка – это тот основной инструмент, с помощью которого автор обрабатывает свой материал. Действие происходит в условном «хронотопе» сказки, или, иначе говоря, нигде и никогда. Обширная Ватиканская держава призрачна: у неё есть центр (Ватикан) и сплошная периферия, будь то глухой лес, бескрайние прерии, неприступные горы – не важно, – где и разворачивается сюжет очередной сказки, куда отправляются совершать свои подвиги ватиканские герои, и откуда приходят герои антиватиканские.
«Два дня назад я решил покончить с собой» — на такой оптимистической ноте начинается очередная трагикомедия знаменитого шотландца, хронологически прихотливое жизнеописание бывшего рок-идола, успевшего к тридцати годам достичь вершин славы и уйти в глухое подполье. И это действительно только начало...
«Информаторы» — следующий роман Эллиса после скандально прославившего его «Американского психопата», послужившего основой для одноименного фильма, — строится как серия филигранно выписанных, виртуозно взаимосвязанных виньеток о поколении «икс». Калифорния восьмидесятых предстает в полифоничном изложении Эллиса глянцевой пустыней, которую населяют зомбифицированные передозом как нормой жизни рок-звезды, голливудские призраки, нимфоманки-телеведущие с волооким педофильским прищуром, а то и откровенная нечисть...