Письмо ушельца - [4]

Было хорошо. Только на было Кэтрин. Ее отсутствие обостряло мое одиночество. Одиночество нахлынуло за пять минут до прихода гостей, когда я расставил приборы на столе. Одиночество подкралось после ухода гостей, когда я докуривал сигарету во дворе. Надо было возвращаться в квартиру, в которой уже ликвидированы следы посещения друзей. Друзья приходят столь редко, что каждый их визит можно назвать Посещением. Квартира уже проветрилась после их шумного посещения. Надо вернуться в нее и завалиться спать.

Тут я услышал мужские голоса. Приглядевшись, различил в разбавленном светом окон мраке их обладателей. Знаете, этакие баловни судьбы и родителей. Аккуратные стрижки, узкие брюки и галстуки, печатки. В кармане - ключи от последних марок "Жигулей". Мусор достатка. Наверняка выпившие.

Послышался смех, своим довольством напоминавший хрюканье. Наступила тишина. Тишину вспорол женский голос: "Дерьмо!" Вдруг группа молодых людей распалась. Трое стояли - трое свалились подобно кеглям. Осталась только женщина. Кэтрин! Перешагнула через одного - того, чье падение я успел увидеть, словно смотрел быстро прокручиваемую пленку, - и поспешила к подъезду. Она не видела меня. У подъезда остановилась, вскинула голову и невольно отпрянула.

- Ах, милый, чуть не столкнулись!

- К счастью. Иначе меня постигла бы их участь.

- Пустяки. Не обращай внимания. Пойдем к тебе?

- Пойдем.

Открывая дверь, спросил:

- Почему ты сегодня не появилась как обычно - вдруг?

- Сегодня нельзя.

- Почему?

- Трудно объяснить.

- Опять женские радости и печали?

- Опять.

- Ол райт, оставим это. Копайтесь сами в своих трудностях.

Знаете, Н.Н., как обычно бывает? Она не звонит по телефону или в дверной звонок. Просто вдруг появляется. Входит в комнату, будто выходила на кухню напиться воды и теперь вернулась. За несколько секунд до ее появления учащается сердцебиение, как от телефонного звонка, разорвавшего тишину ожидания, дыхание перехватывается жгутом волнения. Потом входит Кэтрин. "Привет!" - говорит она, останавливаясь на пороге и теребя ковер детскими (хотя сама далеко уже не ребенок) пальчиками. "Привет, - говорю я, расслабляясь. Проходи".

Послушайте, Н.Н., способна ли молодая особа раскидать в стороны трех верзил так, чтобы те после падения не спешили принять вертикальное положение? Вы считаете, не способна? Вот и я так думаю. Веселое у меня было настроение...

Ночью я стараюсь не смотреть в любимые глаза. Днем в этих коричневых зрачках отражается мир (чей?). Днем карие глаза Кэтрин сводят меня с ума. Ночью я боюсь их. Ночью я только целую их. Впрочем... я привык. К страху привыкаешь, не правда ли?

Однажды, под закрытие сезона, мы отправились цехом к морю. Я поехал единственный раз за весь сезон и чуть было не утонул. После ста граммов водки и сигареты (побочные продукты прогресса) полез в воду. Заплыл до буйка - отлично. Повернул назад и захлебнулся. Тону, захлебываюсь, на помощь не зову, говорят, даже поплыл прочь от берега. Ничего уже не соображал. Находившиеся рядом люди считали, что я наслаждаюсь жизнью, солнечным днем. Только когда я сорвал с лица солнцезащитные очки, поняли, что требуется помощь. Какой-то парень схватил меня за руку и подтолкнул к берегу. Я нащупал ногами дно и пошел к берегу самостоятельно. Так я и не узнал, кто пришел мне на помощь. Один из свидетелей этой сцены обещал передать парню просьбу "обмыть" мое спасение. За бутылкой коньяка никто не явился. Но бутылка стоит нетронутой. Это особая бутылка. Ее можно откупорить в честь Кэтрин - прекрасной незнакомки. Незнакомец вытащил меня из глубин моря, незнакомка - из глубин океана лозунгов и директив. Нет, не побегу. Ухожу без сожаления. Ухожу с холодком в душе. Впереди неизведанное. Так вперед же!

А знаете, Н.Н., что я сделаю с бутылкой марочного коньяка "Таврия"? Возьму с собой! Последняя реликвия. Ларец с костями "старых добрых времен". Пусть в бутылке преломляются лучи чужого солнца. Какое оно? Большое и голубое? Оранжевое? Или в мире Кэтрин два светила? Или ее нежная кожа предназначена противостоять роковому притяжению черной дыры, с которым не может справиться даже свет с его сумасшедшей скоростью? Быть может, Кэтрин хочет укрыться от ставшего опасным светила, которое вот-вот займет объем, очерченный орбитой ее родной планеты? Вопросы, вопросы... Кэтрин не рассказывает ничего о своей родине. Ее интересует только любовь. Луна между верхушек деревьев, шелест листьев... Напряжением мысли расплескать шампанское из фужера для нее дело обычное. Насвистывать какой-то мотивчик, так что кнопки на моей куртке нежно звенят чеканными шляпками, - обычная забава. Нарисовать вверх ногами мой портрет за пять минут, да так красиво, как на Арбате не сдюжат - просто способ развеять тоску. А вот грамматика интимной близости для нее все равно, что китайская грамота. Странная она, честное слово. Совсем иная шкала ценностей. Ценностей! Слово-то какое! Земное. Есть ли у них понятие ценностей? Трудно сказать. Знаю, что она не из мира землян. Она совсем другая. Разница в наших с ней взглядах на жизнь напоминает мне разницу во взглядах первых европейцев, ступивших на землю Америки, и коренных американцев. Показательным примером можно считать ее попытку сделать мне приятное...