Письмо Софьи - [102]

– А я и хотела ее выдать за лесника, который недавно овдовел. Но она так просила-молила не отсылать ее в лесную глушь, так обещала вести себя примерно и не злобствовать, что я решила подождать до появления хозяев. Теперь тебе решать, как с нею быть.

– Ладно, потом подумаю, – махнула рукой Софья.

Застекленная терраса, выходившая окнами на самый красивый уголок сада, располагала к мирной беседе, но разговор с самого начала так пошел, что не успокоил девушку, а, наоборот, растревожил.

– Воля твоя, Софи, но не могу не сказать то, что думаю, – вздохнула Евгения. – Ты ведь мне давно уже стала как родная, потому и душа за тебя болит. Будешь ли ты счастлива с этим Щегловитовым? Вначале я думала, что он просто пустой франт, а сегодня, кажется, еще и хитрость в нем заметила. Ишь как дом и сад осматривал, словно приценивался к твоим владениям. А завтра утром, я слыхала, хочет с нашим управителем ехать все имение осматривать: дескать, какие поля у вас, пастбища, какой лес… как будто продавать собрался. Не очень мне все это нравится.

– Но тебе ведь всегда нравились помещики, которые вникают в хозяйственные дела.

– Да. Но если этот Щегловитов такой деловой, то почему он состояние свое не приумножил, а даже Людмилин дом в Петербурге продал? Вдруг и наше имение он продаст, а людей пустит по миру? Тогда и нам с Франсуа придется уехать…

– Меня печалит ваша неприязнь к Щегловитову.

– Не то чтобы это была неприязнь, но… сомнение. Да, сомнения у меня большие. Вдруг он игрок? Помнится, и Павел так о нем думал.

– Павел просто его недолюбливал. Но я не замечала, чтобы Евграф имел пристрастие к игре.

– Может, он пока при тебе притворяется? Вообще он, по-моему, изрядный притворщик, хотя иногда себя выдает. Вот я же, например, заметила, что поместье его интересует больше, чем невеста. Вдруг он женится на тебе по расчету?

– Напрасно ты так думаешь, Эжени. Он сделал мне предложение еще до того, как узнал, что я стала богатой наследницей. У меня нет причин сомневаться в его бескорыстии.

– Ну, если так, то я буду очень рада в нем ошибиться. Дай Бог, чтобы все у вас хорошо сладилось. Да только… – Эжени взглянула на неподвижный профиль Софьи, глаза которой были задумчиво устремлены на догорающий луч заката в просвете деревьев. – Только кажется мне, что не так выглядят счастливые невесты. Когда ты за Юрия собиралась, все было иначе. Бегала, смеялась, пела, радость тебя переполняла. А теперь…

– Юрий остался в прошлом, и я уже не стану такой юной и беспечной, как была.

– Да… Жаль, что Призванов тогда тебе помешал. Жила бы себе с Юрием и горя не знала.

– Теперь я в этом очень сомневаюсь. Юрий не смог бы защитить меня от своего окружения и скоро бы, наверное, устал… особенно после того, как поостыл бы жар его романтической страсти. – Софья грустно улыбнулась.

– Я еще из твоего письма поняла, что ты уже не любишь Юрия, – вздохнула Эжени. – Иначе бы так легко не уступила его этой Калерии. Но ведь и Щегловитова ты не любишь, хоть он хорош собой, и знатен, и любезен. И опять Призванов тебе мешает.

– Призванов?… – вздрогнула Софья. – При чем здесь он? Ведь он погиб, его нет! Как он может мне помешать?

– А вот так и может. Душу он твою смутил. И боюсь, что это надолго… дай Бог, чтобы не навсегда.

Софья, не желая признаться, как ее взволновали слова Эжени, тут же перевела разговор на другую тему, стала расспрашивать о делах поместья и о харьковских новостях, но была при этом рассеянна и почти не слушала ответов экономки, а скоро и пошла спать.

После всех событий суматошного дня девушка боялась, что ее ждет бессонная ночь, полная метаний и навязчивых мыслей, но, как ни странно, сон к ней пришел довольно быстро и ему не помешали даже воспоминания прежних дней, живущие в стенах спальни.

Зато пробуждение для Софьи оказалось смутным, как неясное предчувствие. А тут еще и Оксана подлила масла в огонь ее тревожных сомнений, когда, войдя утром прислуживать барышне, рассказала ей возмущенно-приглушенным голосом:

– А Варька-то, бесстыдница, вчерась как шмыгнет вечером в комнату к этому молодому барину, который с вами приехал. И долгонько там сидела. Уж не знаю, лясы точила или чем другим занималась.

– А что ж ты мне вечером об этом не сказала?

– Так я и сама только сегодня узнала от Гальки, это она за ними подглядела.

Софья, конечно, не опасалась, что Евграф и Варька занимались «чем другим», но вполне допускала, что вздорная девка могла насплетничать Щегловитову о прошлом его невесты. Это обстоятельство, а также неприглядное участие Варьки в давней истории с Призвановым заставили Софью в сердцах воскликнуть:

– Видно, такие, как Варька, не исправляются! Отошлю эту языкатую сучку подальше!

– И правильно сделаете, барышня, – согласилась Оксана. – Уж поверьте, она добра вам не желает, а любую порчу готова навести.

Закончив утренний туалет, Софья отпустила Оксану и, присев у стола, задумалась о прошлом, которое сейчас вставало перед ее мысленным взором во всех подробностях. Здесь, в этой комнате, она, девушка, уязвленная своим зависимым положением и несправедливостью общества, когда-то написала письмо Наполеону, как великому реформатору, и с этого неотправленного письма начались многие беды в ее жизни… Впрочем, только ли беды? Ведь вместе с бедами незаметно подкралась и любовь – такая странная, порой похожая на ненависть, изгоняемая, истребляемая, но все равно неодолимая, опалившая душу огнем…