Письмо с которого все началось - [2]

Уже в купальнях сидя в большой бочке с горячей водой, я сотворила короткую молитву, и принялась ожесточенно оттирать спину от недельной грязи и пота. Я благополучно нарушила первое правило – сначала позаботься о коне, затем об оружии, о душе, а уж после всего о бренном теле. У меня же все наоборот вышло, исключая коня, разумеется. Его увели на конюшни сразу, как только я прибыла сюда. Сначала тело, затем душа, а напоследок оружие. Хотя нет, душа была после коня, праздничный молебен-то я отстояла, и, причем на коленях, а пол у них, для общего сведения, очень жесткий.

Слегка обсохнув и переодевшись в выданную мне чистую рясу, я решила направиться на поиски трапезной, есть хотелось зверски. А если выразится точнее – жрать я хотела как сотня бесов! Едва переступила порог кельи, как ко мне подскочил послушник – мальчуган лет двенадцати. Низко поклонился и тихонечко поинтересовался, куда это я намылилась. Выразился он, конечно же, не таким образом, а витиевато и многословно, явно подражая кому-то из учителей. Как и он, я столь же велеречиво ответила, мол, не его собачье дело, куда собралась, но если его и приставили ко мне по недоразумению вследствие скудоумия, то пусть ведет меня в трапезную. Мальчишка от неожиданности рот раскрыл и вытаращился на меня с обалдением, словно я святой Симеон, принесший весть Господа.

– Ну, веди, веди. Не стой соляным столбом! – поторопила я его. – Мне после трапезы к его преосвященству идти, а молитва вот-вот начнется.

Послушник припустил почти бегом, путаясь в рясе и оскальзываясь на резких поворотах. Подошвы его сандалий были деревянными, поэтому невероятно скользкими, а еще смешно клацали при каждом его шаге. Тем не менее, мы быстро добрались до места.

Трапезная была поистине огромной. Из одного ее конца в другой тянулись длинные дубовые столы, с лавками по обеим сторонам, на которых восседали боевые братья. Молитва еще не началась, я подоспела вовремя.

Мальчик привел меня к одному из столов, пискнул едва слышно: 'Вам сюда…' – и унесся куда-то в глубь помещения. Я уселась межу двумя широкоплечими братьями, словно в колодец провалилась. Вообще-то для девушки я не такая уж и маленькая, на две ладони выше среднего, а здесь все братья как на подбор – один здоровее другого. Хотя чего это удивляюсь, орден Варфоломея Карающего основной кулак церкви и слуги у нее соответствующие. Но и мы тоже не слабенькие. Могу звездануть так, что долгонько лететь придется, да потом недельку поваляться. Пока я такими мыслями голову забивала, все дружно помолились и приступили к еде. Придвинув миску к себе, не удержалась и воскликнула:

– Sanctus Dominus! (Святой Господи!) Пост ведь!

В миске была каша на сале! Во время поста! Хотя чего это я… Поди-ка, прокорми этакие тела постной кашкой с водичкой. А может меня хотят проверить? У нас, между прочим, так послушниц проверяли в крепости веры. Вот подержат недельку на воде и хлебе перед самым постом, а потом в страстную неделю выставят ей на стол миску с кашей на молоке. Бедняга и так в строгости, в молитвенной келье сидела, а там один день от другого не больно-то отличишь, темень кругом, одна свечка еле теплится. Многие так попадались. А потом, ой мама!… Поэтому наученная опытом, не своим правда, покрутила головой туда сюда. Глядь, они все такое же едят. Уж и ложку почти до рта донесла, но нет, не могу я так. Одна была бы или у нас в ордене, умяла за милую душу и еще спасибо сказала, а здесь, ну словно перст Божий поперек горла. Сижу, пыль в глаза пускаю. Вот, мол, какая я правильная! Сцепила я зубы покрепче и терплю. Зря конечно, но все же. У меня там, в сумах лепешки спрятаны, вот ими и подкреплюсь попозже. Хоть и хиленькая это замена, но еда.

Трапеза подходила к концу, а я, пожевав хлеба и выпив кружку воды, глазела по сторонам. Братья вычищали миски до блеска. Когда все поднялись, за моей спиной, как по волшебству, очутился послушник, который привел меня сюда.

– Его преосвященство ожидают у себя… – он с любопытством вытянул шею, заметив мою нетронутую кашу, затем резко развернулся и, петляя, словно заяц между братьями, помчался прочь. Чтобы не отстать от него, мне пришлось поспешить. И что за манера у него носиться как ошпаренному? Ишь как торопиться. Никак мальчик на побегушках. У нас так с поручениями только самые младшие послушницы бегают.

Дверь в кабинет епископа внешне ничем не отличалась от остальных, разве что до нее пришлось долго топать узкими извилистыми коридорами. Любой орденский монастырь – это осадная крепость, где оборону можно выдержать не один год. Однако если враг и сумеет ворваться даже во внутренний двор, все равно увязнет в боях в этих тесных переходах. Тут парочку братьев на один коридор и довольно, пока не устанут, могут хоть кавалерию сдерживать. Хотя ни одна лошадь сюда не полезет, в некоторых переходах и я макушкой потолок царапаю, а уж длиннющие братья и вовсе нагибаются. Мудрые люди этот оплот веры строили.

Меж тем паренек постучал в дверь, заглянул в помещение, засунул голову, коротко, но неразборчиво о чем-то доложил, и лишь потом сделал приглашающий жест рукой. Я зашла и, опустившись на одно колено, поцеловала епископу руку, на которой красовался перстень с крупным аметистом. Затем, пружинисто поднявшись, вновь вернулась к двери и, встав перед выходом, стала потихоньку оглядывать помещение.