Письмо Россетти - [47]

– Напротив. Пока вы завоевывали все сердца подряд, я молился за спасение вашей души.

Он произнес эти слова мрачным голосом, и Алессандра на секунду даже поверила, что говорит он искренне, но затем заметила лукавую искорку в его глазах.

– Шутите! Смеетесь надо мной!

– Однако признайтесь, на миг вы поверили.

– Всего лишь на миг. И потом, не слишком-то вы сами похожи на святого. Уверена, не будь вы больны, с охотой присоединились бы к самым нескромным утехам, верно?

– Возможно. Но если даже и так, заявил бы во всеуслышание, что целиком нахожусь под влиянием одной венецианской куртизанки.

Бьянка внесла поднос. На нем стояли тарелки с оливками и супница.

– Мне кажется, вы находите какое-то особое удовольствие в мысли о том, что я порочна, – заметила Алессандра после того, как Бьянка ушла.

– Ошибаетесь. Просто хочу постичь ваш характер.

– Прежде всего, я венецианка, во-вторых, христианка. Так здесь у нас принято говорить, и думаю, это в равной степени относится и ко мне.

– Так вы не считаете свой образ жизни греховным?

Алессандра замялась, всего на долю секунды.

– Нет, не считаю.

Она никогда не чувствовала необходимости делиться своими опасениями с кем-то еще.

– В таком случае скажите-ка мне, как это получилось, что у вас нет детей? Разве искусственно предотвращать их зачатие не смертный грех?

– Церковь может называть это грехом. Я же называю здравым смыслом и добротой. У меня нет никакого желания плодить на свет безотцовщину для сиротских приютов. И чтобы вы не считали, что все венецианские женщины столь же греховны, позвольте уверить в обратном. У нас в Венеции полно незаконнорожденных. – Алессандра улыбнулась. – Многие из них, впрочем, родились вовсе не здесь.

Антонио громко расхохотался.

– Сам напросился. Должен признаться, я никогда не был особо набожным человеком. А церковь невзлюбил еще с детства. Все члены моей семьи ходили в самый большой храм Памплоны, мне почему-то он казался страшным местом. Частенько приходилось тащить меня туда силой, а я брыкался и отбивался, как мог.

– Вы боитесь церкви?

– Да, боялся, когда был мальчишкой. А став постарше, просто старался там не задерживаться.

– Но теперь-то не боитесь?

– Нет. – Он улыбнулся. – Но, идя туда, всегда беру с собой шпагу. На всякий случай.

– Как-то не сочетается все это, фехтование, то есть борьба, и молитвы, вам не кажется?

– Вы будете удивлены. На поле брани молитвы звучат довольно часто. И искренне.

– Вам нравится быть солдатом?

– Наверное. Как-то не слишком об этом задумывался. Этот путь избрали для меня другие, и вроде бы я там не из худших. Даже не представляю другой жизни. Отец, да упокой Господь его душу, постоянно корил меня за недисциплинированность, но все изменилось, когда я оказался на службе у герцога.

– Герцога Оссуны?

– Да.

– Так вам нравится служить под его командованием?

– В каком смысле?

– По-моему, вопрос достаточно прост. И ваш отказ ответить на него столь же просто и прямо заставляет заподозрить нечто иное.

– Да ничего я не отказываюсь. Герцог – человек умный и дальновидный и правит Неаполем превосходно.

– У нас, венецианцев, другое мнение на сей счет. Мы смотрим на него как на мошенника и негодяя, который нападает на наш флот без всяких на то оснований. И еще ходят слухи, будто он богаче всех своих подданных, о которых не слишком заботится.

– Пользуется привилегиями власти, как и всякий другой начальник или наместник.

– Так вы его еще и защищаете!

– А как же иначе.

– Стало быть, верите в беспрекословное подчинение?

Антонио стиснул зубы, на щеках его заиграли желваки.

– Это долг солдата. И еще, смею добавить, – долг куртизанки, если она хочет сохранить хорошие отношения с человеком, от которого зависит ее благополучие.

– Мое сердце и мысли принадлежат только мне, никому больше.

Алессандра позвонила в колокольчик. Вошла Бьянка.

– Знаешь, я не голодна, можешь убрать мой прибор. А вы продолжайте, если есть такое желание.

И Алессандра, поднявшись из-за стола, торопливо вышла из комнаты.

Секунду-другую Антонио колебался, затем тоже встал и, едва не столкнувшись с Бьянкой, выбежал из комнаты. Догнал он Алессандру на лестнице, ведущей в ее спальню.

– Простите меня, – пробормотал он. – Я просто не совсем понимаю, как должно с вами говорить.

– Для начала хотя бы отвечать на мои вопросы.

– То есть открыть вам свои сокровенные мысли. Это могло бы погубить нас обоих.

– Одного вашего присутствия здесь уже достаточно.

Поразмыслив еще немного, Антонио решил довериться ей.

– Видите ли, герцог Оссуна – человек не совсем рациональный, – нехотя признался он. – Уважать его я не могу, но вынужден служить ему, иначе жизнь моя превратится в сущий ад. Он правит железным кулаком, а это всегда вызывает у людей сопротивление. И может привести к восстанию. И еще он все время вынашивает какие-то грандиозные замыслы и плетет интриги, и боюсь, они приведут и его самого, и нас к гибели.

– Ну а маркиз? Вы и ему тоже служите?

– Судя по всему, да.

– И какого же вы о нем мнения?

– Амбициозный, безжалостный, даже порой жестокий. Зато довольно умный и искусный политик, храбрый солдат и достойный командир.

– Так он хороший человек или нет?