Письмо на небеса - [27]

По правде говоря, Скай немного напоминает мне вас. Он молодой и сильный, и, кажется, сам воздух расступается, пропуская его. Но есть в нем что-то хрупкое, что-то мотыльками трепещущее внутри. Что-то отчаянно пытающееся взлететь к свету. Мэй была луной, к которой все кругом устремлялись. Но мне неважно, даже если я для Ская всего лишь уличный фонарь. Мне достаточно того, что он летит ко мне. Мне нравится ощущать биение крохотных крылышек.

Прошлой ночью мы гуляли по парку, и Скай целовал меня, прижав спиной к холодным перекладинам игровых «джунглей». Мы оторвались друг от друга, чтобы вздохнуть, и уголок нижней губы Ская как обычно изогнулся чуть влево.

– Мы можем пойти к тебе домой? – шепотом спросила я.

– Не думаю, что это хорошая идея, – неуверенно отозвался он.

– Не обязательно к тебе входить. Я просто хочу посмотреть на твой дом снаружи. – Я не сказала ему, что уже видела его, в ту ночь, когда каталась на машине с Тристаном и Кристен. Мне хотелось побыть у его дома вместе с ним.

– Ты не понимаешь, – наконец сказал Скай. – Моя мама… она не такая, как другие.

– В каком смысле?

Скай напрягся всем телом.

– Она многие вещи делает не так как все, – признался он. – Например, поет посреди ночи колыбельные цветам.

– О. Ну и что?

– Они уже увяли, – добавил Скай. – Ее бархатцы. Но она все равно им поет.

– Может быть, нам что-нибудь для нее посадить? Луковички тюльпанов или каких-нибудь других цветов, которые весной расцветут?

Скай все еще колебался, но я пообещала ему, что мне достаточно побыть во дворе его дома и совершенно необязательно заходить внутрь, и Скай наконец согласился. Поэтому сегодня я снова выбралась тайком из дома, и мы поехали к нему выкапывать засохшие бархатцы и сажать луковицы тюльпанов. Вечером я сходила в наш гараж, где мама хранит все для садоводства, и нашла луковицы цветов в коробке с проложенной между ними газетой. Сегодня новолуние, и мы работали в темноте, надев куртки. Примяв землю над последней луковичкой грязными пальцами, мы подняли глаза и прикоснулись взглядами друг к другу так, как невозможно прикоснуться кожей. В этот момент открылась входная дверь. На порог вышла мама Ская, в халате и с лейкой в руках.

– Мам? – устало спросил Скай. – Ты чего?

Наверное, он надеялся, что она не проснется и ему не придется нас знакомить.

– Я хотела помочь, – с невинным видом ответила она.

Затем она повернулась ко мне и посмотрела на меня так, будто только что заметила. Выражение ее лица было теплым и приветливым.

– А это кто? – спросила она Ская.

– Лорел, – ответил он.

– Мы… мы сажали тюльпаны, – объяснила я, – чтобы они расцвели весной.

Мама Ская улыбнулась и кивнула, словно это совершенно нормально – сажать цветы ночью.

– Спасибо, милая.

Она принялась ходить взад-вперед по рядам, поливая землю и тихо напевая песню про каких-то лошадей на солнце.

– Очень важно петь им, – объяснила она, закончив. – Так они будут знать, что ты рядом. – Потом она поставила пустую лейку у двери и ушла в дом.

– Вот ты и познакомилась с моей мамой, – проговорил Скай.

– Она… очень милая.

– Ты хочешь сказать – сумасшедшая.

– Ничего подобного. Но что… м-м… что…

– Она просто такая, какая есть, – резко сказал он.

– О.

Я протянула руки и обняла его. И почувствовала внутри него тех самых мотыльков. С такими тонюсенькими крылышками, что в какой бы близости от света они ни находились, им всегда будет этого недостаточно. Они всегда будут стремиться подлететь еще ближе – в самую его суть. Тогда-то я и почувствовала, что Скай потерялся. Мне хотелось положить ладони ему на грудь, туда, где сердце, и окунуться в его сердцебиение. Хотелось найти его там. Но Скай отступил, и его чуть изогнутая влево нижняя губа распрямилась.

В моем горле застряли тысячи вопросов и ответов. Я не могла произнести их все разом, поэтому не стала.

– Скай?

– Что?

Я посмотрела на него, пытаясь передать все своими глазами.

– Ничего. – Я на секунду замолчала. – Эти цветы будут очень красивыми.

От холода по моему телу прошла дрожь, и мы снова поцеловались.

Искренне ваша,

Лорел

Дорогой Джон Китс [41] ,

Сегодня нам проставили оценки за первую четверть. У меня почти одни пятерки, только тройка за физкультуру – не потому что я плохо бегаю, а потому что мы с Ханной слишком часто «забывали» спортивную форму, и четверка по английскому, даже несмотря на то, что за все письменные работы я получила «отлично». Дело в том, что я не принимаю активного участия в работе на уроке, поскольку мне неприятно то, как на меня смотрит миссис Бастер. Ну и еще, я так и не сдала свое первое задание – письмо умершему человеку. Это совсем ерундовое задание, но я не смогла заставить себя написать абы что, лишь бы отвязались. Понимаете, я действительно пишу умершим, а не миссис Бастер. Самые что ни на есть настоящие письма. Но можно лишь одним способом осчастливить папу и уверить тетю Эми, что я свободна от греха – получить табель успеваемости с одними пятерками. Я очень старалась учиться хорошо, чтобы никто не волновался и не начал задавать мне вопросы. Надеюсь, что четверка и тройка не испортят всей картины.

Миссис Бастер сегодня опять подозвала меня к своему столу и спросила, почему даже после двух предупреждений я так и не сдала ей первое письменное задание. Она сказала, что я должна быть круглой отличницей. Я пыталась объяснить ей, что написала письмо, просто показать ей его не могу, на что она ответила, что смысл задания как раз в том, чтобы его сдали. Тогда я попыталась объяснить ей, что письма – это слишком личное, и она одарила меня каким-то странным взглядом.