Письмо из дома - [73]

Она встала, болезненными пальцами теребя толстое кашне, словно оно мешало ей дышать.

— Ты должна помнить, как это было ужасно, когда мы нашли маму. Я не верила, будто папа вообще мог причинить ей боль, но потом, как и все остальные, решила, что он виновен. Что еще я могла подумать? Отец любил маму и очень ревновал. Может быть, он слишком ее любил. Когда он услышал, что в наш дом по ночам приходил мужчина, он, конечно, решил, что у мамы роман. Это стало первым страшным ударом: папа поверил в мамину неверность. Я не могла спать от горя. Но второй удар оказался еще хуже: папина записка, которую мне отдал шеф Фрейзер.

Записка — мистер Деннис сказал нам, что написал Клайд, но я не помнила слова. Слишком много лет прошло.

— И тогда я поняла. — В глазах, устремленных на меня, застыла боль.

Я ничего не сказала. Какие слова могли помочь? Но почему записка до сих пор так ранила Барб?

— Поэтому вышла замуж за Бадди. Мне нужно было уехать из города. Я так боялась. Я хотела рассказать шефу Фрейзеру, но понимала, что он мне не поверит. — Голос звучал тускло и безнадежно. — Я ничего не могла доказать.

— Что доказать? — Меня охватило нетерпение. Что надо было доказать?

— Кто убил маму. И папу. — Она сняла с плеча сумочку из старой потертой кожи, открыла застежку, осторожно достала пластиковую папку и протянула ее мне.

Я взяла ее в руку. Обрывок бумаги, оторванный от коричневого бакалейного пакета, выглядел потрепанным. Я с трудом разобрала полустертую надпись: «Я не хотел навредить Фэй. Скажите Барби, что я люблю ее…»

И все. Два предложения, одно незаконченное, без подписи.

Я ощутила ледяные мурашки на спине. Шеф Фрейзер увидел эту записку, вытащил ее из-под отяжелевшего тела Клайда Татума.

— О боже, Барб… — У меня перехватило дыхание.

— Ты видишь, Гретхен, ты видишь! — Торжество воодушевило ее, и голос прозвучал громко и молодо.

Усилием воли я уняла дрожь в руках. Все вдруг стало ясно, словно сам Клайд Татум стоял позади нас, навсегда молодой, с горестным лицом, заросшим щетиной, в грязной, мятой форме, протянув мускулистые руки. «Фэй»… Клайд никогда бы не сделал ошибку в имени своей жены, Фей. И Барби? Я играла в их доме столько раз. Татумы называли дочь «солнышко», «малышка». Но они никогда не называли ее «Барби».

Я разгладила пальцем пластиковую обложку потертой записки.

— Но это он написал.

Она сцепила руки на груди.

— Он пытался сказать нам.

Клайд писал отрывистым почерком, потому что кто-то стоял с пистолетом у его виска. В последние, отчаянные мгновения, оказавшись в ловушке убийцы своей жены, Клайд пытался передать тем, кто найдет его тело, шефу Фрейзеру, шерифу Муру и окружному прокурору Дарвуду, что он писал под принуждением: украденный в его доме пистолет держали в нескольких дюймах от его головы. А шеф Фрейзер не заметил ошибку в имени Фей. Сколько людей пишут с ошибками и никогда не замечают, правильно слово написано или нет? Очень многие. Слишком многие.

Барб вздрогнула.

— Он умер, поверив, что убийца был маминым любовником. И это хуже всего. Этого я не могу ни забыть, ни простить. Потому что он был моим любовником.

Она посмотрела мне в глаза. Мне показалось, что я заглянула ей в душу, отягощенную цепями стыда.

— Да, к нам в дом приходил мужчина. Когда мама уходила на танцы. Он приходил ко мне, Гретхен. Я думала, что я такая сексуальная, что все это так возбуждает, что он такой красивый. Я подумать не могла, что может произойти. Сейчас это кажется таким глупым. Все спят с кем попало. — Она говорила жестко и горько. — Даже школьники. А мама умерла, и папа умер, потому что я спала с Донни Дарвудом. О Боже, какая бессмысленная смерть.

Я покачала головой.

— Даже сейчас это бы имело значение: взрослый мужчина спит с несовершеннолетней девочкой. Особенно женатый мужчина.

— Донни… Я так его никогда больше и не увидела. Хотела бы я перестать ненавидеть его. — В голосе прозвенели металл и непреклонность. — Не думаю, что он собирался убить маму. Но она кричала, и он испугался. Знаешь, я даже не думала о нем. В ту ночь не думала. А мама стала стучать в мою дверь. Я закрылась, а она кричала, чтобы я выходила, что она знает, что я сделала…

Сквозь годы я вспомнила, как миссис Крейн говорила, что все рассказала Фей, когда та позвонила ей из бара…

— …она собиралась выяснить все, что произошло, от меня, и тогда скандал бы разразился ужасный. Я думаю, она позвонила Донни из бара…

Значит, той страшной ночью было два звонка, а не один.

— …он пришел, чтобы уговорить ее никому не рассказывать. А когда она закричала на него, он, наверно, пытался ее успокоить. А потом убил. А папу — о боже, — папу он убил хладнокровно.

— Я видела его в ту субботу. — Сейчас я поняла. Донни Дарвуд был очень умный. Умный и отчаянный: он был виновен в убийстве, и нашел страшный, безумный путь к спасению. Все считали, что виновен Клайд Татум. Если Клайд покончит жизнь самоубийством, оставив записку, то Дарвуд спасен. Женщина, которая помогла Клайду спрятаться в хижине, испугалась. Может, она решила, что Клайд виновен, особенно после того, как из дома Татумов украли пистолет. Приходила ли она той душной ночью на городскую площадь, слышала ли убедительные обвинения Донни Дарвуда? Как бы то ни было, она прикрепила записку под дворник автомобиля окружного прокурора. Это Дарвуд пробирался в темном лесу, прятал исцарапанные руки под рубашкой с длинными рукавами и ждал Клайда после его очередной бесплодной попытки найти убийцу Фей. Убив Клайда, Дарвуд прикрепил записку на полицейский джип. Я вспомнила ощущение опасности и зла в темноте той жаркой летней ночью.