Письмо - [8]
Шрифт
Интервал
Протяжно воют поезда,
Летящие по виадуку.
Как нестерпим железный свист,
Который будоражит горы!
Но, слава Богу, путь кремнист,
И в темноте растаял скорый…
ЯЛТА
В удушливой влаге слова солоны,
Горячее бремя погоды.
У пристани пёстрой стоят, как слоны,
Ленивые пароходы.
Купальщицы бродят густою толпой,
Фотограф, пригнувшись сутуло,
Снимает «на память», и дым голубой
Плывёт от жаровен Стамбула.
Татарская слива ломает забор,
Трещит от приезжих квартира,
Но бронзовый Горький стоит среди гор,
Как путник — на пачке «Памира».
Но есть одиночество, есть высота
И вкрадчивый холод телесный,
Когда на машине ползёшь возле рта
Гудящей над городом бездны.
Но есть непреклонный витой кипарис,
Что стал звездочётом у Бога,
И собственной жизни отвесный карниз,
И ночь у морского порога.
Густая, как дёготь, несущая ритм
Откуда-то издалека,
Где бродит, крепчая, йод, и горит
Печальный огонь маяка.
И нет исчисления прожитым дням
В пространстве разъятом, развёрстом,
И женщина в белом по мокрым камням
Уходит во тьму, как по звёздам…
1984
ТРАНЗИТНЫЙ ПАССАЖИР
Он в апреле
Под утро приехал туда,
В этот полузабытый
Чинаровый город,
Где прошло,
Как сквозь пальцы проходит вода,
Голубиное время;
И явственный голод
По былому
Его охватил целиком,
Целиком охватила душевная смута.
На пустынном перроне,
Ища телефон,
Он вдыхал наплывающий запах мазута.
Всё, казалось, дышало забытым теплом,
Щекоча возбуждённые ноздри и нервы:
Здесь
На грустную жизнь получил он диплом
И отсюда ушёл ни последний, ни первый.
Здесь
Упругое сердце звенело мячом,
И на стену шампанского брызгала пена.
Здесь
Он гроб выносил, и гремел за плечом
Похоронный оркестр под диктовку Шопена.
Здесь,
Как деку, озвучила душу струна
И незримые пальцы живое задели.
Здесь,
Готовя себя (о, искатель руна!)
Он не ведал размаха безумной затеи.
Здесь…
Но только вокзал показался ему
Незнакомым,
Такого не знал он вокзала…
И рассветную площадь
В безлюдном дыму
Фонари освещали, горя вполнакала,
Незнакомая улица к центру вела,
Незнакомый бульвар подступал парапетом…
И невольно подумалось: «Ну и дела!
Да и жил ли когда-то я в городе этом?..»
Ветерок налетевший
Листву теребил,
А приезжий смотрел на фонтан и на зданья.
Но от мест,
Что он помнил и с детства любил,
Не осталось, увы,
Ни кола,
Ни названья…
ПЕТЕРБУРГ
Холодный град Петра
И неба бумазея,
И коммунальная
Угрюмая кишка…
Здесь люди бедные
И холодок музея
Соседствуют,
И жизнь
Течёт исподтишка.
Здесь ржавчина времён
Сползает по карнизам,
Здесь медленный туман
Вползает в рукава,
Здесь,
Камнем окружён,
Смотрю на то, как низом
Уходит под мосты
Холодная Нева
Здесь не найти домов
Купецких да простецких,
Кариатиды спят
В чахоточном дыму.
Здесь русские живут
Среди красот немецких
И город людям чужд,
Как и они — ему…
1980
УРАЛ
Вороны прославляют Каргалу,
Вороны каркают, последний слог глотая.
Исщипан воздух весь, похожий на золу,
Бежит волчицей степь, петляя и плутая.
Весенний день оглох от гомона ворон,
Стоит, облокотясь, у заводской конторы.
И если поглядеть, то с четырёх сторон
Свинчаткою небес окружены просторы.
Но если подышать всей грудью, то на миг
Почувствуешь размах, не знающий опоры, —
Вот почему сюда бежали напрямик
Солдаты, кузнецы, раскольники и воры.
Здесь нету суеты заласканных земель,
Здесь всё наперечёт, здесь «только» или «кроме».
Как исповедь души, вобравшей вешний хмель,
На сотни русских вёрст разбросанные комья
Передо мной лежат в суровой наготе,
Но что-то в них живёт мучительно и свято.
Такая нагота присутствует в Христе,
Распятая земля — воистину распята…
1978
ПРОГУЛКА
Во мне воспоминаний и утрат
Уже гораздо больше, чем надежд
И радостей,
А потому не буду
На будущее составлять прогнозы,
Но хочется воскликнуть невзначай:
«Как быстро мы состарились, приятель,
От Пушкина спускаясь по Тверскому!..
И радости,
Которыми, казалось,
Пропитан воздух,
Поглотил туман.
И женщины,
Которых мы любили,
Уже старухи…»
Дует ровный ветер,
Кленовый лист влетает в подворотню,
И я приподнимаю воротник.
На мне чернильно-синие штаны
И скромное пальто из ГДР —
Страны, не существующей на свете…
1990
«Сжимается шагрень страны…»
Сжимается шагрень страны,
И веет ужасом гражданки
На празднике у Сатаны,
И оспа русской перебранки
Картечью бьёт по кирпичу,
И волки рыщут по Отчизне,
И хочется задуть свечу
Своей сентиментальной жизни.
Но даже там, где рвётся нить
Судьбы, поправшей дрязги НЭПа,
На дальних перекрёстках неба
Души не умиротворить…
1992
«Невесело в моей больной отчизне…»
Невесело в моей больной отчизне,
Невесело жнецу и соловью.
Я снова жду слепого хода жизни.
А потому тоскую или пью.
Невесело, куда бы ни пошёл, —
Везде следы разора и разлада.
Голодным детям чопорный посол
В больницу шлёт коробку шоколада.
Освободясь от лошадиных шор,
Толпа берёт билеты до америк,
И Бога я молю, чтоб не ушёл
Под нашими ногами русский берег…
1990
4
Из цикла
«ПЕСОК И МРАМОР»
«Благословенна память…»
Благословенна память,
Повёрнутая вспять.
Ты будешь больно падать,
Да редко вспоминать.
Осядет снегом горе,
Дитя увидит свет…
В естественном отборе
Для боли места нет.
Лишь память о хорошем,
О том,
Что стало прошлым,
О нежности,
Которой
Ещё принадлежу,
О голосе любимом,
О том,
Что стало дымом,
Необъяснимым дымом,
Которым дорожу…
ОКТЯБРЬ
Когда идёт вдоль сумрачных полей
Согбенною цепочкой велокросса