Письменная культура Руси - [4]

Так, например, в современной азбуке сербов, созданной Вуком Караджичем, имеются лигатуры љ, њ, передающих ныне звуки, а когда-то слоги ЛЬ и НЬ, а также буквы ћ, ђ, џ для передачи звуков ТШЬ, ДЖЬ и ДЖ; следовательно, созданию вуковицы предшествовала стадия использования буквенной графики. Однако в русском языке подобных пережитков предшествующей буквенной графики нет. Зато можно говорить о пережитках слоговой графики, поскольку даже в современной русской азбуке существуют слоговые знаки и даже слоговая организация письма.

Слоговая организация письма. Русская графика пока во многом удерживает слоговое изображение слова. До сих пор в русских буквах сохранились чисто слоговые знаки — Я, Ю, Е, Ё, передающие слоги ЙА, ЙУ, ЙЕ, ЙО при единичном употреблении этих знаков или при их постановке в начале слова или, иногда, слога; слоговым еще в начале ХХ века был и знак И в словах ИХ и ИМ (произносилось ЙИХ и ЙИМ). В школьной грамматике эти знаки называют буквами для обозначения гласных звуков, что, вообще говоря, неверно, ибо при отдельном расположении, как уже упоминалось выше, они образуют слоги. Однако после согласных они действительно обозначают гласные звуки и в этом смысле они омографичны буквам. Следовательно, даже современная русская азбука содержит силлабографы, слоговые знаки, хотя и в небольшом количестве. Далее, в современном русском написании мы встречаем согласные с несобственными буквами Ь и Ъ (эти диакритические знаки нельзя считать буквой, ибо в наши дни перед согласным они не обозначают никакого звука, а лишь смягчение предшествующего согласного, хотя перед гласным они обозначают звук Й и тогда являются буквой), а до реформы написания в 1918 году сфера применения диакритического Ъ была шире. Так что хотя в наши дни предлоги и частицы В, К, С, ЛЬ понимаются как один звук, в графике начала ХХ века они выглядели слогами ВЪ, КЪ, СЪ, ЛЬ, а тысячу лет назад и произносились как открытые слоги, где Ъ обозначал краткий (сверхкраткий) звук А/О, а Ь — сверхкраткий Е/И. В пословицах и народных песнях сохранились предлоги с гласными полного образования: “не КО двору”; “СО вьюном я хожу”, “ВО поле береза стояла”. Так что современная графика сохранила нам слоговой облик ряда слов, которые уже много веков произносятся как отдельные согласные звуки. Другие народы с кирилловской графикой ушли от слогового изображения согласных; так, у сербов появились две лигатуры, Љ и Њ, обозначающие единый звук, а болгары ушли от мягкого ЛЬ и произносят НОРМАЛНО, ПРАВИЛНО. Более того, для мягких (палатальных) вариантов согласных в русском гражданском шрифте используются не особые буквы и не диакритические знаки над буквами (как в западнославянских языках, принявших латиницу), а как раз силлабографы. Тем самым мы не можем оценить, твердый или мягкий вариант согласного помещен в соответствующем слове, пока мы не увидим после согласного знак Ь или его отсутствие.

Иными словами, в современном русском языке мягкость согласного обозначается не буквенным, а слоговым способом. Правда, в некоторых случаях этот принцип проводится непоследовательно (Ь отсутствует всегда после Щ и иногда после Ч и ЖЖ, но присутствует после уже отвердевших Ш и Ж), но тем не менее он существует. Приведенные примеры, а равно и правила переноса указывают на то, что русская графика по своему строению и до сих пор во многом сохранила свою слоговую организацию, хотя сами слоги теперь изображаются гласными и согласными буквами. Этого не могло бы произойти, если бы славяне сразу стали писать буквами, но это вполне закономерно, если считать, что славяне перешли от слоговой письменности к буквенной, сохранив уже укоренившиеся навыки.

Вместе с тем, перечисленные признаки существования слоговой письменности до создания алфавита не являются единственными.

Слоговая структура славянского языка. Подлинным носителем информации является предложение, реализующее коммуникативную функцию языка. Словосочетания и слова уже выделяются более произвольно, в них силен момент условности, часто между ними трудно провести грань (например, “мало помалу”— это слово или словосочетание?), однако слово выступает как некоторая мельчайшая единица номинации, как ее квант. Еще сложнее обстоит дело с морфемами, которые часто просто решительно ничем не отличаются от служебных слов, например, предлогов и частиц и привносят собой минимальные семантические различия. Что же касается выделения слогов и звуков, то это пример полной отстраненности от языка, это просто физика речи, ее акустическая сторона. С этих позиций выделение звуков внутри слога есть такая же абстракция от смысла речи, как выделение слогов в слове или слов в словосочетании — все они звучат в предложении слитно. В этом смысле пиктография как мыслепись и графика как звукопись развивались параллельно: в рисуночной фиксации мыслей каждый знак со временем все меньше походил на оригинал; иными словами, его визуальная семантика со временем стиралась, заменяясь семантикой условной; подобным же образом стиралась со временем и звуковая семантика слога, исходно бывшего словом, затем морфемой и, наконец, неким сочетанием гласных и согласных звуков. Тем самым вопрос о характере письма — словесного (логографического), слогового (или переходного к буквенному — консонантного) и фонетического (как его вариант — фонематического) — это вопрос об уровне абстрагирования, на котором находится тот или иной народ. Логография предполагает фиксацию звучания целого слова; она наглядно демонстрирует, что предложение состоит из отдельных слов, и тем самым прямо раскрывает коммуникативную функцию языка. Это — наиболее естественный способ записи речи. Переходя к силлабографии, мы переходим к уровню фиксации отдельных морфем, а вместе с тем и к номинативному отношению к языку. Нам теперь важно разобраться в том, как устроено слово из его составных кирпичиков, а тем самым мы гораздо более сложно фиксируем и предложение. Переход к записи отдельных звуков в буквенном письме — это полная десемантизация письменной речи, это такой же отстраненный и отвлеченный подход к информации, как к любым бессмысленным шумам или к музыкальным звукам. Так хорошо описывать чужой язык, не вызывающий в нас ни малейших эмоций, например, язык порабощенных или зависимых от нас народов. Разумеется, так можно достаточно точно описать язык с точки зрения его звучания, но, вероятно, так теряются все давние семантические традиции, весь опыт данного этноса по осмыслению своей речи. Как и во многих других областях, западная цивилизация предпочла подобный сугубо формальный подход. Восток остался верен традиции, передающей душу языка — его семантику, как новую, так и в особенности старую, древнюю. Ну, а России досталась, как всегда промежуточная роль — изображать речь не конкретно-лексически, но и не абстрактно-фонетически, а слоговым способом.