Письма в Небеса - [24]

Да, надо, видимо, назвать вещи своими именами: Европа обрадовались Гитлеру. Он не захватывал её, не насиловал — это был брак по любви: сперва нерешительное сопротивление, а затем — слияние в экстазе. Европа увидела в Гитлере своего хозяина, своего вождя, выразителя самой сокровенной европейской идеи. То же самое случилось и во времена Наполеона. С той же радостью засидевшейся невесты Европа встречала своего «завоевателя» — человека, который призван был стать владыкой Запада, собирателем разрозненных европейских наций, создателя новой и величайшей в истории человечества Империи.

Строго говоря, какое нам, русским, дело до внутриевропейских рекогносцировок? Если Европа нашла своего вождя и хочет отдаться ему — ну что ж, флаг им в руки. И Павел I, и сын его Александр от всей души пытались замириться с Наполеоном, понимая: у них своя империя, у нас — своя. Сталин охотно подписывал пакт с Гитлером, понимая, что внутрисоюзные дела для СССР много важнее европейской войны. Россия никогда не была против всеевропейского царства.

Но Единая Европа — и при Наполеоне, и при Гитлере — не пожелала жить в мире с Россией. Сама не пожелала. Ей, единой Европе, почему-то нестерпима была мысль о великой и независимой России. И Наполеон, и Гитлер считали мир с Россией лишь дипломатическим трюком, а войну — насущной необходимостью: пока есть сильная Россия — единой Европе не бывать.

Почему они так думали? Почему Россия готова была ужиться с евроимперией, а Европа с великой Россией уживаться не хочет? Пусть над этим вопросом ломает голову человек поумнее меня.

Мне же ясно: и Наполеона победил не Кутузов, и Гитлера победил не Сталин. В обоих случаях победительницей была сама Россия. Что ни говори, а военный гений Наполеона не знал себе равных. До 1812 года Кутузов сталкивался с Корсиканцем на поле боя — и результат выходил самый плачевный для нас. Стремительная гитлеровская тактика произвела революцию в военном искусстве — нашим маршалам, чтобы победить Гитлера, пришлось учиться у того же Гитлера. Нет, побеждала сама Россия: её пространства, её неласковая природа, её народ, идущий на войну не за славой, а за победой, её душа, которая никогда не примет в себя ничего европейского. (Россия всегда любовалась Европой, восхищалась ею, но всегда издали, со стороны, не допуская её в своё сердце.) Да, Кутузов, Сталин или Жуков велики! Но велики они в первую очередь тем, что правильно слышали голос России и чётко делали то, что Россия им приказывала, — ни больше ни меньше. Ярчайший пример тому — поворот сталинской политики от коммунизма к русскому патриотизму: интернациональная республика сопротивляться Гитлеру не могла, Россия же сокрушила его до основания.

И ещё: был Наполеон, был Гитлер — будет и некто третий. Европа жива, полна сил и вполне способна родить себе нового вождя. Та же Германия, объединившись, вновь встала перед старой своей проблемой: великий, сильный народ стиснут в европейской толкучке и задыхается без действия. Та же Франция чувствует себя великаном, связанным по рукам и ногам: сил много, приложить их некуда. Европа до сих не решила ни одной задачи из тех, что стояли перед ней ещё 300 лет назад. Следовательно, будет ещё одна попытка. Была первая Отечественная — 1812 года, была вторая — Великая Отечественная, будет, видимо, и третья. Готова ли к ней Россия?

Письмо 4 В БОЙ ЗА ДРЕВНЮЮ РУСЬ

Михайло Васильевич Ломоносов необъятен, как Россия. Смешна была бы попытка рассказать о нём в коротенькой заметке, да и к чему это? О Ломоносове у нас, слава Богу, знают немало, а оспаривать его величие не хватает духу и у самых яростных русофобов. Всё же есть одна страничка в его биографии, которую пытаются поскорее пролистнуть генералы от идеологии. О Ломоносове охотно говорят как о химике, физике, астрономе, не забывают Ломоносова-художника, с почтением отзываются о Ломоносове-поэте… Не могу не заметить: поэт он был поразительный! Современного читателя отпугивает «пышный штиль» стихотворцев XVIII столетия, — но стоит только чуть-чуть потрудиться душой, чуть-чуть напрячься — и перед вами откроется блистательный, величественный мир поэзии Ломоносова, где обаяние глубокого ума сочетается с тонким вкусом и острым чувством красоты… Впрочем, мы сейчас говорим не о поэзии. История — вот что нас интересует.

О Ломоносове-историке предпочитают помалкивать. Почему бы это? Ответ прост: Михайло Васильевич был яростным противником норманизма — теории, по которой государственность пришла на Русь с германцами, а не было бы германцев — и русские до сих пор представляли бы собой дикие кочевые орды. В сущности, и историком-то Ломоносов стал после того, как до глубины души возмутился докладом учёного немца Миллера: сей профессор перед лицом императрицы Елизаветы Петровны прочёл лекцию о том, что Русское государство было создано скандинавами.

Возмутился тогда не один Ломоносов, — возмутились все сколько-нибудь сведущие в истории, политике, в культуре европейских народов. В ту пору победоносная война Петра Великого со шведами ещё не изгладилась из народной памяти, и дико было людям слышать, что предки битых Петром шведов являлись нашими первыми князьями. В ту пору все отлично помнили и страшные годы немецкого засилия, бироновщины, о которой тогда и священники в проповедях говорили, что это было нашествие Сатаны и аггелов его…