Письма в Небеса - [21]

И сегодня это превращение так же неизбежно, как и вчера. Она несколько замедлилось, оно пробуксовывает, — но это не будет продолжаться вечно. Империя всплывёт, вопреки воле её нынешних хозяев, вопреки безволию её нынешних обитателей. Если бы планы Запада могли осуществиться, России уже лет двадцать как не существовало бы. Демократы всё время становятся перед необходимостью поддерживать в России хоть что-то имперское, всё время со дня на день откладывать окончательный демонтаж страны. Потому что, если поспешить, то рухнет не только Россия, рухнет вся современная цивилизация. И каждый раз оказывается, что убивать Империю ещё слишком рано, слишком опасно, ещё не созрел момент, ещё не всё готово…

Но момент не придёт никогда. Или, вернее, однажды придёт совсем другой момент: начало возрождения.

Для воссоздания Империи не нужен номинальный император: она существует, не привязываясь ни к какой политической системе, она может быть правой и левой, красной и белой. Она должна быть только Православной, а Православие — не политическая концепция и не государственный режим. Империя сама собой возродилась после татарского ига, возродилась она и после Великой смуты; она неожиданно для всех начала укрепляться в лихие годы царевны Софьи, грозившие новой, ещё более страшной смутой. После революции, когда, казалось бы, ничто не предвещало её возрождения, Империя возродилась вопреки всякой человеческой логике. Почему кто-то решил, будто сегодняшний день выпадает из общей исторической закономерности, — он, скорее всего не прав. 

Письмо 1 ГРОЗА ДВЕНАДЦАТОГО ГОДА

«Красивая война!» — мечтательно сказал кто-то из моих знакомых об Отечественной войне 1812 года. В чём-то он был прав: не было в истории человечества военного обмундирования красивее, чем в ту эпоху: пышнее — было, вычурнее — было, красивее — нет. И представьте себе: стройные колонны щегольски одетых солдат, строго держа строй, идут за офицерами по зелёному полю, медные, начищенные пушки гулко палят, пёстрые барабаны трещат, флейты выводят однообразный мотив, блещут сабли и начищенные сапоги…

Это, так сказать, эстетическая сторона. Но если говорить и о стороне стратегической, — тут тоже всё очень красиво: огромная, не знавшая поражений легендарная армия разгромлена за полгода наголову, и разгромлена она не в бездарных позиционных боях, а путём невероятного, фантастического манёвра: игрок жертвует ферзя и тут же решительно объявляет: «Мат!» Что за блистательная победа!

Так примерно мы и воспринимаем теперь ту войну. И даже странно бывает слышать, что России тогда всерьёз угрожало расчленение, гибель, небытие, что вся эта прекрасная «воинственная живость» в современников вселяла неподдельный ужас…

Что если вспомнить, чего именно хотел Наполеон?

Того же, чего хотели все приходившие к нам с мечом, того же, чего они и сейчас безуспешно добиваются — расчленения России на несколько вассальных княжеств, которые немедленно принимаются за рабский труд: завоёвывают для Наполеона Индию. (Кстати, львиная доля Европейской России должна была отойти к Польше — Прибалтика, Белоруссия, Украина; если, конечно Наполеон поляков не обманывал.)

И эти мечты безумного корсиканца были столь реальны, столь близки к осуществлению, что у современников кровь стыла в жилах.

Судите сами: наполеоновская Великая армия (прекрасно обученная, вооружённая, имеющая блестящий опыт большой европейской войны) насчитывала 678 тыс. человек. Русская армия имела 480 тыс. человек и 1600 орудий — и силы эти были рассеяны на огромной территории. И военный опыт русских был печален: ряд громких поражений в столкновениях с Францией. С одной стороны — да, за битого двух небитых дают; а с другой стороны, у битых часто возникает условный рефлекс: наступают на тебя — так беги! Побеждённый свыкается с мыслью, что противника не одолеть; и военачальнику нужно очень постараться, чтобы сломать такую психологическую установку своих солдат. Далее: все лучшие, любимые солдатами маршалы были у Наполеона в строю. Главная надежда русских — Кутузов (который, впрочем, тоже не смог одолеть французов под Аустерлицем) — воевал с Турцией и отвлекаться на Наполеона не мог. Армию возглавлял Барклай-де-Толли — генерал талантливый, но не любимый армией. А что такое командир, которого не любят, которому не доверяют? Да будь он хоть семи пядей во лбу…

Далее: вся французская армия, (нет, вся Франция и половина Европы!) дышали истеричным обожанием своего императора. Русский император ничем подобным похвастаться не мог: у нас, как всегда, все были недовольны властью, все считали, что лучше знают, куда вести Россию, все хихикали в кулак, прятали фигу в кармане и произносили на кухнях зажигательные революционные речи.

Страшно сказать: по некоторым подсчётам, чуть ли не треть русского дворянства мечтала отдаться Наполеону, присоединить Россию к новой всеевропейской империи, — а если ради торжества прогресса нужно расчленить Родину — ну, так тому и быть! Ведь совсем ещё недавно таможенный чиновник Радищев написал такие пламенные строки:

Из недр развалины огромной,

Среди огней, кровавых рек,